Анна Малышева - Отель «Толедо»

Антиквар, сбитый с толку, неуверенно покачал головой. Александра усмехнулась:

– Да, конечно. Вы, мужчины, замечаете только красивых женщин. Шучу! В окне мансарды, – Александра указала наверх, под крышу дома, – была она. Я узнала ее силуэт. Нади в этом доме нет.

Эльк молчал, слегка сдвинув брови, словно ожидая продолжения. Александра сдержалась и промолчала. Она терпеть не могла, когда упрекали ее саму, и потому старалась никого ни в чем не упрекать, даже если повод имелся. Головная боль, отступившая было после глотка крепкого кофе, теперь напала на нее с остервенением. Болела вся правая половина головы с такой интенсивностью, что женщина даже стала хуже видеть. Фонарь, висевший в садике, казался ей размытым световыми пятном, стоявший на крыльце мужчина – тенью.

– Ну что ж… Если ты устала и хочешь уйти, я все устрою, – помедлив, произнес Эльк. Он нажал наконец кнопку звонка. Тут же выглянула горничная, антиквар исчез в передней. Спустя несколько секунд он вернулся, неся куртку и сумку Александры. Веселая горничная, сопровождавшая его, раскрыла над головой у одевавшейся женщины зонт.

– Я провожу тебя. – Эльк перехватил зонт у девушки и жестом отослал ее в дом.

– Нет необходимости! – проговорила Александра, непроизвольно морщась от терзавшей ее головной боли. – Тут только за угол повернуть… И район совершенно безопасный.

– Ты обиделась?

В правый висок Александры словно вонзилась длинная раскаленная игла. Она схватилась за болезненное место и тихо вскрикнула. Эльк обхватил ее за плечи свободной рукой, вглядываясь в ее помутневшие от боли глаза. Его лицо оказалось совсем рядом, уцелевшее стекло очков тускло блеснуло в свете фонаря. Александра ощутила ненавистный запах водки, и это разом привело ее в себя. Она с трудом перевела дух и твердо сказала:

– Я не обиделась, напротив – очень тебе благодарна за помощь. Но если я прямо сейчас не приму горячий душ и не лягу спать, промучаюсь до утра без сна… И прошу, не провожай! Дождь как раз кончился, я добегу за минуту…

Эльк взглянул на небо и закрыл зонт.

– Завтра едем на Маркен? – спросил он. Впрочем, это было нечто среднее между вопросом и утверждением.

– Если мы завтра не поедем на Маркен, я буду считать, что зря прилетела в Амстердам на этот раз! – Александра нашла в себе силы улыбнуться. Отворяя калитку, она оглянулась и помахала на прощание. – Ты запомнил дом, где я остановилась? У входной двери домофон, нажми кнопку «2», и я тебе открою.

Не дожидаясь ответа, Александра повернулась и пошла по направлению к парку Вондела. Она справилась с искушением – не обернулась и не взглянула на круглое окно чердачного этажа. На сегодня с нее было достаточно рухнувших надежд и разочарований.

Когда Александра остановилась на крыльце особняка Лиз де Бак, время близилось к половине одиннадцатого. Тихая, всегда безлюдная, респектабельная Конигслаан в этот поздний час, холодным и сырым декабрьским вечером, приобретала особенное очарование. В домах давно зажглись огни. Мягкий, оранжево-золотистый свет падал на мокрую мостовую, и казалось, что она тут и там застлана бархатистыми коврами теплых оттенков. После недавно окончившегося дождя туман сгустился еще сильнее. Ряд горящих фонарей, изгибавшийся в конце улицы, там, где она сворачивала к Виллемспараквег, напоминал длинное жемчужное ожерелье.

Здешняя тишина обволакивала, в ней глохли все звуки. Казалось невозможным, что в нескольких минутах езды на трамвае шумит никогда не спящий центр Амстердама. Знаменитые рестораны и ночные клубы переполнены, в казино идет крупная игра, из театров и концертных залов выходит публика, по каналам разъезжают освещенные увеселительные катера… И красные фонари в узких улочках, на крошечных площадях горят жадно и вызывающе, обещая быстрое наслаждение, привлекая к витринам сотни зевак, опьяненных, одурманенных, возбужденных. На фасадах развеваются флаги цвета радуги и красные знамена, амстердамские, с тремя черными крестами на белой полосе. Все бары на Зеедик, на Зандстраат, на улице Святого Антония открыты. Люди входят в эти крошечные заведения на два столика как к себе домой, пропускают стаканчик, остановившись у стойки, гладят хозяйскую кошку или собаку, болтают, общаясь с незнакомцами так же свободно, как с приятелями. И вновь исчезают в ночи, где в сыром воздухе витает неизбывный сладкий душок.

Но здесь, на респектабельной Конингслаан, рядом с домом британского консула, царила чопорная, словно застегнутая на все пуговицы тишина. Даже трамвай, идущий по соседней улице, звякал на повороте деликатно, негромко, будто опасаясь нарушить приличия. Александра простояла на крыльце больше минуты. За это время на улице не появился ни один прохожий, ни один велосипедист. Наконец, приложив магнитный ключ к глазку под звонком, она вошла в дом.

Здесь ничего не изменилось со времени ее последнего визита. В небольшой передней все осталось как два с половиной года назад – коричневый ковер на красном плиточном полу, бежевые шелковистые обои, старинные кресла, отреставрированные, заново покрытые белым лаком и обтянутые голубым репсом. На стенах – выцветшие гербарии, собранные, судя по сохранности растений, лет пятьдесят назад, вперемешку с хорошими гравюрами. В глубине передней виднелась крутая лестница, ведущая на верхние этажи, и еще одна дверь, за которой располагалось жилище хозяйки.

Александра помедлила у этой двери. Правда, о ее появлении предупредили, и хозяйка ничего не имела против того, чтобы подруга ее постоянных жильцов здесь поселилась. Это был настоящий жест доброй воли – Лиз де Бак ценила аккуратность и добропорядочность своих квартиросъемщиков и всегда готова была пойти им навстречу в мелочах. Другой квартирохозяин, скорее всего, отказал бы в такой услуге или взял бы с Александры дополнительную плату. Художница могла с чистой совестью отправиться в квартиру своих друзей, но ей все-таки хотелось поздороваться с Лиз.

«Время позднее, – решила она после недолгих колебаний, взглянув на часы. – Да и день неудачный. Увидимся завтра…» Александра вскарабкалась по лестнице, держась за перила – ноги подгибались, и она боялась споткнуться. На втором этаже («На первом!» – поправила она себя) слышались негромкие голоса в коридоре. Где-то в дальней комнате открыли дверь, раздался женский смех, и тут же все утихло. Поднявшись на третий этаж («На второй же!»), Александра отперла своими ключами высокую двустворчатую дверь, ведущую во владения ее друзей. Войдя в прихожую, она включила свет, рывком освободилась от куртки и, не глядя, швырнула ее на вешалку.

– Боже, какая я идиотка! – громко сообщила она внимавшей ей темной большой квартире. – Чем я занимаюсь?!