Т. Ричмонд - По ее следам

– Вы любите «Rolling Stones»? – поинтересовался Ричард Картер.

– Слушал немного.

– Мик Джаггер написал песню, которая называется «Нельзя всегда получать желаемое». В чем-то он прав.

Я отбил атаку:

– Люди устроены иначе.

– Не согласен с вами. Мы все способны на подлинное бескорыстие, иногда и на самопожертвование.

– Наш альтруизм весьма выборочен. Как правило, он направлен на близких, в расчете на ответные услуги.

– Не всегда. Я регулярно делаю пожертвования в благотворительную организацию, которая занимается рытьем колодцев в восточной Уганде. Разве я жду от этого выгоды?

– Наверное, вам крепче спится от таких добрых дел. А еще их можно использовать как аргумент в споре с пациентом, что позволяет улучшить результаты работы.

– Какой мрачный подход. Существует множество примеров настоящего альтруизма: например, некоторые паучихи кормят потомство собой, чтобы повысить их шансы на выживание. А пауки позволяют паучихам съесть себя после спаривания. Однобокие отношения, не находите?

– Как это по-женски! – Такой вид пауков точно бы вызвал интерес у Лиз.

– Однако сейчас мы говорим не о животном мире и эволюции, – продолжил он. – Мы говорим о вас.

– То есть как раз о животных и эволюции.

Не помню, подробно ли я рассказывал тебе о своих злоключениях, Ларри. Меня вызвали на заседание «комиссии», нелепая пародия на суд. Сначала долго с недоумением разглядывали: пластырь на лбу, помятая одежда – а потом оповестили, что проявят ко мне снисхождение, если я не дам «истории» просочиться в газеты. Мол, я еще могу принести большую пользу университету. Не уверен, что это точная формулировка, возможно, они сказали «какую-нибудь пользу», а не «большую».

– У вас не было детей. Это могло послужить причиной внебрачной связи? – спросил Ричард.

До того как правда о моей интрижке с Лиз вышла на свет, мы с Флисс еще не совсем отказались от идеи завести детей, хотя она постепенно отодвигалась в область гипотетического: с такой же вероятностью ИРА могла прекратить теракты, а я – совершить научное открытие в своей области (одно из направлений, заданных Хомским). Лиз, в свою очередь, мечтала выйти замуж и завести детей; на дворе были восьмидесятые, в то время женщины еще стремились к такому. Она могла без запинки перечислить список животных, образующих пары на всю жизнь: какой-то вид антилоп, черные грифы, канадские журавли, рыба под названием «чернополосая цихлазома»… К сожалению, она неудачно выбирала мужчин, и, честно говоря, я был ее худшей ошибкой.

– Вы чувствуете ответственность за поступок Лиз? – спросил Ричард.

Она повесилась на потолочной балке в столовой, прямо над преподавательским столом. Само по себе помещение весьма примечательно. Высокий потолок, витражные окна, стропила с боевого корабля эпохи Тюдоров. Уборщица заглянула туда, чтобы забрать банку полироли для пола, и обнаружила в петле Лиз – пьяную, длинные изящные паучьи ноги судорожно вытянуты, уже почти перестали дергаться.

– Я не могу найти себе оправдание. – Мне хотелось уползти, спрятаться в своем кабинете, где все было привычно и понятно. Сесть за проверку студенческих работ, зарыться в них, как в пуховую перину. – Вы читали Толстого, Ричард? Он утверждал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Но он был не прав. Несчастье – отвратительно предсказуемая вещь. Проверяешь карманы брюк, прежде чем бросить их в стирку, лезешь в душ, чтобы смыть с себя запах чужих духов, а потом торопливо взбираешься на брачное ложе. Несчастье – это знакомые лица, до неузнаваемости искаженные болью и алкоголем. А счастье неповторимо: каждое мгновение жизни, разделенное с любимым человеком, тепло и безыскусная радость моногамных отношений.

– Тем не менее вы переспали с другой женщиной.

– Да. Похоть – это наркотик, она затуманивает людям мозги.

– Вы не думали о боли, которую причиняли другим?

– Я предвидел ее, строил предположения, догадывался о ее масштабе, но ничего не чувствовал. По-вашему, я психопат?

В тот вечер на кухне Флисс яростно требовала объяснений: чем меня привлекла эта наглая девка, чем она лучше? Я сказал, что все было не так, а Флисс выдохнула: «Ты меня предал, я чувствую себя круглой дурой…»

– Как держится ваша жена, после того как вы оба оправились от выяснения отношений?

– Она в Линкольне.

– Все еще? Там очень красивый собор, – произнес Ричард. – Жаль, его не ценят.

Я уже привык к тому, как он перескакивал с темы на тему. Мой любимый политический обозреватель Робин Дей тоже имел обыкновение вставлять в речь нравоучительные замечания – неплохой прием.

– Наверное, ей бы понравилось, что я не бросаю психотерапию. Она всегда называла меня трудягой. Милая моя Флисс, в ее устах это похвала, но такое прозвище – как соль на раны. Трудяги прокладывают дороги, пакуют товары на фабрике. А я стремился к оригинальности.

– Я бы предпочел оригинальности счастье, – заявил мой мозгоправ. – Я бы выбрал свободу от боли.

– Отсутствие боли не равнозначно счастью. В первом случае удовлетворены только базовые потребности пирамиды Маслоу.

– Бросьте, – он взглянул на часы, – миллионы людей убили бы и за такое.

Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 3 сентября 2011 г., 25 лет

– Надо подыскать квартирку, – сказал Люк.

В поездке наши разговоры всегда сворачивали на неожиданные, непривычные темы; будто глубоко внутри происходило едва заметное движение, смещались акценты наших отношений. Только спустя полгода после знакомства, на Мальте, он рассказал мне, как редко виделся с родителями.

– То есть я хочу жить с тобой, – добавил он. – И надеюсь, это взаимно.

– Ох, Люк, как здорово! Не думала, что ты заговоришь об этом… Не ожидала, чтоб вот прям сегодня.

– Надо поднакопить денег, но через несколько месяцев сможем подобрать что-нибудь терпимое.

– Где?

Он нацепил на вилку кусок картошки и бросил его чайке.

– Если бы мы с тобой были героями фильма, сейчас бы заиграла слащавая мелодия, а я бы ответил: «Где угодно, только с тобой». Но на Стоквелл я не согласен!

– А на Нью-Кросс не согласна я.

– Лучше бы где-нибудь в пригороде, – продолжил Люк. Он говорил торопливо и сбивчиво, будто уже долго обдумывал эту идею и не было сил терпеть. – Тебе пора остепениться. Двадцать пять, как-никак.

– Эй, полегче! – возмутилась я. – Чего-о-о?

Чайка взлетела, сделала круг у нас над головами и приземлилась на ржавых перилах неподалеку. Люк запустил руку в карман, и на секунду мне взбрело в голову, что он собрался делать предложение, но он просто достал сигареты. Прикурил и выдохнул струйку дыма, которая быстро растаяла в лучах яркого, ослепительного приморского солнца.