Диана Чемберлен - Дурочка, или Как я стала матерью

– Ты уже решил, как поступить с линзами?

– Да я об этом пока не думал.

– Но ты же обещал Клэю подумать.

Алек чувствовал, что разговор будет не из приятных. Что-то из серии «ты все делаешь не так». Оливия очень редко затевала подобные беседы, и именно поэтому Алек научился прислушиваться к ней.

– Я действительно собираюсь как следует все обдумать, – сказал он Оливии.

– Если она и правда в родстве с Пурами, тебе стоит помочь ей с линзами. Очевидно, в эмоциональном плане маяк стал для нее связующим звеном с родными. Клэй говорил, что у нее нет семьи. Поэтому-то она и хочет удочерить ту маленькую девочку. Создавая для нее семью, она создает ее в то же время и для себя.

– Если линзы так много значат для нее, – нахмурился Алек, – то почему она сразу не сказала об этом? К чему все эти басни про увлечение маяками?

Оливия помолчала, из чего он сделал вывод, что она просто не знает, что ответить.

– Алек, – теперь она смотрела ему прямо в лицо, – мне нужно кое-что тебе сказать, но я, если честно, боюсь.

– Боишься? – Алек не понимал, к чему она клонит.

– Дай мне высказаться, хорошо? Просто не перебивай меня.

Он кивнул, и Оливия крепко сжала его руку.

– Много лет тому назад, – начала она, – ты всеми силами пытался спасти маяк. И все потому, что он напоминал тебе об Анни. Там вы встретились, там проводили много времени. Вы оба любили маяк, и он обрел для тебя особенное значение. Я это прекрасно понимаю.

Алек снова кивнул.

– А теперь ты по той же причине делаешь все, чтобы линзы остались лежать на дне океана.

– Что ты хочешь этим сказать?

Оливия прижала палец к его губам.

– Подожди, дай мне закончить. Маяк по-прежнему напоминает тебе об Анни, но теперь это связано у тебя с неприятными чувствами. После того как ты узнал правду, тебе захотелось выбросить из своей жизни все, что напоминало о ней.

Оливия была права. Он ненавидел маяк, который когда-то значил для него так много.

– И неважно, – продолжила Оливия, – в чем именно состоит твое желание: спасти маяк или сделать все, чтобы линзы остались на дне океана. В обоих случаях твое решение зависит от чувств к Анни. Но линзы – всего лишь стекло, Алек. – Она вновь сжала его руку. – Ты придаешь им слишком большое значение, а это всего лишь кусок стекла.

Он открыл рот, чтобы возразить, но Оливия его остановила.

– Я еще не закончила, – заметила она. – Я очень люблю тебя, Алек, и могу сказать, что эти десять лет были лучшими в моей жизни. Но дело в том… Только не сердись на меня, ладно? Я чувствую, что тебе необходимо рассказать Лэйси и Клэю всю правду об Анни.

– С какой стати? – возразил Алек. – Им совершенно не нужно об этом знать. Лэйси и так известно, что ее родной отец – Том. Думаю, этого вполне достаточно.

– Ты все еще оберегаешь память об Анни, – сказала Оливия. – Не стоит. Кроме того, это вредит твоим детям.

Алек уже не старался справиться с раздражением.

– Тебе не кажется, что это несколько эгоистично с твоей стороны? – спросил он.

На глазах у Оливии показались слезы.

– Я тревожусь из-за Лэйси, – сказала она. – Мне просто тошно при мысли о том, что она водит к себе таких парней, как этот Брок. Да еще в дом смотрителя.

Алек прекрасно понимал, о чем думает его жена. То же самое делала когда-то Анни. Водила мужчин в дом смотрителя, пока там еще жила Мери Пур. Анни ложилась в постель чуть ли не с первым встречным. Она и с Алеком сблизилась уже в первый час их знакомства. Ее всегда заботили другие: она стремилась не столько получать удовольствие, сколько давать его. Но Лэйси об этом не знала.

– Я не предполагал, что распущенность передается по наследству, – сказал он Оливии.

– Вот это и есть самое пугающее, – заметила она. – Лэйси без разбора меняет парней, не утруждая себя серьезными отношениями. Она – вылитая Анни. Выглядит, как она. И так же, как она, не получила образования.

– Ну, Анни-то училась в колледже.

– Но так его и не закончила, – возразила Оливия. – Лэйси, как и ее мать, предпочла заняться мозаикой, хотя и говорила раньше о том, что хочет стать ветеринаром. Лэйси любит животных, и из нее мог бы получиться хороший врач. Но она напрочь забыла об этих интересах, поставив на первое место работу со стеклом.

Алек знал, что Оливия, как никто другой, понимала потребность копировать Анни О’Нил. В свое время, пытаясь справиться с ревностью и замешательством, она тоже следовала этим путем.

– Лэйси, как и Анни, с успехом играет роль местной благодетельницы – Оливия вновь взяла его руку. – Алек, она должна узнать . А тебе пора расстаться с этой одержимостью маяком. Хочешь ты того или нет, но Анни по-прежнему управляет твоей жизнью.

Алек ответил не сразу. Он понимал, что Оливия права и ему нужно сделать свой выбор.

– Я не могу разрушить тот образ матери, который сложился у Клэя и Лэйси, – выговорил он наконец. – Прости, но на это я пойти не могу. Другое дело – линзы. Я скажу Клэю, что согласен помочь. Что сделаю все возможное, лишь бы поднять их наверх.

Понедельник, 11 мая 1942 г.

Что я наделала? Правильно ли я поступила? Вряд ли мне удастся когда-нибудь найти ответ на эти вопросы. Если я в чем-то и уверена, то только в том, как мне сейчас плохо. Меня тошнило всю ночь, и вот теперь я лежу в чужой спальне чужого дома, в чужом для меня городе, а Деннис и его сестра Сью-Энн о чем-то переговариваются в гостиной. Слов я не слышу, но знаю, что речь идет обо мне. Мой приезд привел Сью-Энн в замешательство, но это не помешало ей отнестись ко мне с искренней теплотой. Это она принесла мне куриный суп, который стынет сейчас на столике рядом с кроватью. Даже представить не могу, что мне когда-нибудь снова захочется есть.

Я и не думала, что Деннис настолько религиозен. Разумеется, я знала, что по выходным он ездит на католическую службу в Короллу, но я не думала, что религия занимает в его жизни такое важное место. В этом он похож на свою сестру, которая работает медсестрой в католической больнице. По всему дому у них расставлены фигурки Марии и Иисуса, а на стенах висят изображения Христа. Такое чувство, будто я попала в другую страну.

Хотя с момента моей последней записи прошло чуть больше суток, вся моя жизнь за это время полностью изменилась. Вчера утром, пробудившись от ужасного сна, в котором Сэнди убивал моих родителей, я поспешила на пляж, к тому месту, где стояла палатка Денниса. Я объявила, что согласна ехать с ним в Хай-Пойнт. Удивлению его не было предела. Он спросил, почему я изменила свое решение и когда ему можно будет поговорить с моими родителями. Я сказала, что поеду с ним лишь при условии, что он ни слова не скажет моим родителям и мы никогда больше не вернемся на Отмели. Деннис сказал, что не может так поступить, и тогда я расплакалась. Возможно, я и до этого плакала, но тут я просто разрыдалась, и до Денниса дошло, что я в настоящей панике. «Что-то случилось? – засыпал он меня вопросами. – У тебя неприятности?»