Диана Чемберлен - Супруга без изъяна, или Тайна красной ленты

– Ладно, если что, я буду у Терри.

– Отлично.

Алек прислушивался к удаляющимся шагам сына до тех пор, пока единственным звуком не осталось мерное бормотание волн. Тогда он сел на песок, уперся локтями в колени и стал смотреть на далекий желтый огонек в океане.

– Помнишь, Анни, как мы увидели горящий корабль? – Он произнес это вслух, но шепотом.

Это случилось очень давно, лет десять назад, а может, и больше. Они находились на том же самом месте, наверное, занимались любовью или собирались это сделать, когда увидели на горизонте огненный шар. Вверх взмывали языки пламени, золотя волны. Дом смотрителя маяка оказался заперт, света в окнах не было. Мэри Пур уже спала, поэтому Алек доехал до телефона-автомата и позвонил в береговую охрану. Ему ответили, что катер уже на месте пожара. Команду успели снять с судна, все в безопасности.

Но когда Алек вернулся к Анни, та рыдала, представив собственный сценарий происходящего. На борту были дети, заявила она ему, и старики, слишком слабые, чтобы спастись. Он успокоил ее, рассказав, как все происходило на самом деле, но прошло немало времени, прежде чем она сумела отогнать кошмарные видения. Они смотрели, как догорал корабль, пока в небо не поднялся столб черного дыма.

Только прошлым летом они занимались любовью на этом берегу. Парковка закрывалась с наступлением сумерек, но они никогда не считали, что цепь перекрывает дорогу для них. Никто ни разу их не потревожил, хотя они знали, что Мэри Пур спит неподалеку.

Они плавали по ночам, если океан был спокойным. Алек всегда первым выходил на берег, потому что ему нравилось смотреть, как Анни поднимается из воды, подобно сверкающему видению в ярком свете маяка. Ее волосы обычно темнели и распрямлялись от воды, облепляя сверкающим красным золотом ее голову, плечи, груди. Как-то раз она осталась стоять в воде, отжимая волосы и глядя на маяк. Она что-то такое сказала о нем, о том, что он вселяет покой и в тех, кто в море, и в тех, кто на суше.

– Это подлинная ценность, – сказала тогда Анни. – Маяк помогает проложить курс и избежать опасности.

Тогда Алек почувствовал комок в горле, словно предвидел, что случится дальше, что он потеряет. Он-то думал, что потеряет маяк, но не предполагал, что лишится Анни.

Маяк был единственной причиной разногласий между ними. Он стоял очень близко к воде, в отличие от маяков в Карритак-Бич на севере и в Боди-Айленд на юге, стоявших дальше на суше и находившихся в безопасности. С каждым годом океан подбирался все ближе к основанию Киссриверского маяка, и Алек примкнул к тем, кто вел отчаянную битву за его сохранение, тогда как Анни держалась в стороне от этой проблемы.

– Если пришло время морю забрать маяк, надо отпустить его.

Всякий раз, когда Анни так говорила, Алек представлял себе грациозный белоснежный маяк разрушенным, и тоска переполняла его сердце.

Сидя на берегу, Алек закрыл глаза, ожидая, когда следующая вспышка света красным лучом проникнет сквозь его веки. Если долго просидеть, глядя на маяк, то сердце начнет биться медленнее, почти в ритме смены тьмы и света, пока не покажется, что оно не бьется совсем.

Оливия все время думала об Анни О’Нил. Навязчивые мысли не отпускали, и ей становилось только хуже. И теперь, когда она сидела в собственной гостиной и наблюдала за тем, как Пол и загорелый парень, нанятый им, выносят из дома коробки и ящики, Оливия ощущала, как эта одержимость поглощает ее душу.

Ей не хотелось присутствовать при том, как Пол будет вывозить свои вещи. Она не ожидала, что он займется этим так скоро, так внезапно. Но утром муж позвонил и сообщил, что одолжил у приятеля фургон и готов заняться переездом. Не будет ли Оливия возражать? Она ответила, что не будет, потому что ей хотелось увидеться с мужем. Она пользовалась любой возможностью встретиться с ним, хотя после каждой встречи чувствовала себя совершенно разбитой. Прошло чуть больше пяти месяцев после того, как Пол ушел из дома, а у нее все еще болело сердце, когда она видела его. Даже после того, как Пол встретился с юристом и подписал договор о долгосрочной аренде коттеджа в Саут-Нэгс-Хед, подальше от жены, Оливия все еще надеялась, что он опомнится.

Пол остановился под аркой, отделявшей гостиную от столовой, вынул платок из кармана шорт и вытер вспотевший лоб.

– Ты действительно не претендуешь на гарнитур из столовой? – спросил он.

Некоторое время назад он снял рубашку, и его торс блестел. Темно-русые волосы намокли от пота, и он отбросил их назад. Очки поблескивали в солнечном свете, падавшем из окна. Оливия почувствовала прилив желания, но посмотрела мимо мужа.

– Гарнитур твой, – ответила она, придерживая пальцем страницу журнала, который лежал у нее на коленях. – Он много лет принадлежал твоей семье.

– Но я знаю, что гарнитур тебе нравится.

Оливия подумала, что муж все-таки чувствует себя виноватым.

– Он должен остаться у тебя, – твердо сказала она.

Пол долго смотрел на нее, потом пробормотал:

– Мне жаль, Лив.

Она так часто слышала от него эти слова за последние несколько месяцев, что они потеряли для нее всякий смысл. Оливия увидела, как Пол берет два стула и несет их к двери.

Она сидела на диване словно приклеенная, боясь пройтись по дому и увидеть пустоту на месте тех вещей, которые забрал Пол. Как только он и его помощник уйдут, она соберется с силами, возьмет себя в руки и осмотрит дом. Медленно, внимательно. Это пойдет ей на пользу. Возможно, она осознает реальность происходящего и перестанет надеяться.

Пол вернулся в столовую. Оливия стояла на пороге и смотрела, как он и приехавший с ним парень переворачивают стол, отвинчивают ножки. Когда последний шуруп покинул свое гнездо, Пол встал и посмотрел на жену. Поправив очки в тонкой золотой оправе, он улыбнулся ей, но это ничего не значило. Просто нервное подергивание губ. Пол так и сохранил вид отрешенного от повседневности ученого сухаря, который привлек Оливию десять лет назад, когда он работал в «Вашингтон пост», а она в городской больнице.

Оливия подумала о том, что в ее власти мгновенно остановить происходящее. Она представила себе эту сцену. Достаточно ей произнести: «Я беременна», как Пол уронит ножку стола и уставится на нее. «Господи, Лив, почему ты раньше об этом молчала?» – воскликнет он. Может быть, эта новость выведет его из дурацкого ступора, в котором он пребывает после смерти Анни О’Нил. Но Оливия ничего ему не скажет. Она не хотела, чтобы он вернулся домой только из-за ребенка. Если ему суждено вернуться, то причиной этого должна быть любовь к ней. На меньшее Оливия не согласна.

Она налила себе имбирного эля и вернулась на диван в гостиной. Мужчины вынесли стол и погрузили в фургон. Оливия слышала, как Пол отправлял помощника перекусить.