Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров

Звонок Хохлу сорвался — телефон у того был отключен, и Леон понял, что они летят. Бросив взгляд на часы, прикинул, что сегодня уже нет большого смысла ехать за город — просто не успеет, нужно встретить в аэропорту гостей и отдать им ключи от машины и арендованной квартиры. Все это Леон успел провернуть за сутки, едва получил от Хохла сообщение с датой прилета и номером рейса. Квартира — хорошая, ухоженная трешка в центре города — нашлась мгновенно, стоила дорого, сдавалась поэтому редко, но Леон все равно заставил хозяйку агентства отправить туда уборщицу и сделать полную уборку, а заодно вручил список продуктов и деньги — Хохол не поскупился и прислал ощутимую сумму на расходы. Машина тоже нашлась довольно быстро, и ее Леон сам лично сгонял на станцию техобслуживания для полной проверки. Ему очень хотелось сделать все как следует, исключить малейшие шероховатости, чтобы ни Хохлу, ни тем более Марине не нужно было отвлекаться на ерунду. Оставалась мелочь — съездить в аэропорт и передать там ключи и адрес квартиры Женьке таким образом, чтобы не продемонстрировать контакт никому из посторонних — просто на всякий случай.

К решению этого вопроса Леон подошел творчески. Как только высоченный Хохол замаячил в зоне прилета рядом с транспортером для выдачи багажа, Леон подошел к девушке, сверявшей на выходе багажные бирки, и, изображая лицом крайнее волнение, попросил:

— Мадемуазель, вы не могли бы оказать мне услугу? Заканчивается регистрация на мой рейс, а вон там — мой приятель с женой, я им должен конверт отдать, там ключи — вот, смотрите, — он продемонстрировал содержимое коричневого бумажного конверта. — Мне ждать совсем невозможно, опаздываю, на лечение еду. Помогите, а? — Он умоляюще посмотрел на девушку единственным глазом, и та прониклась сочувствием:

— Вон тот высокий, с белыми волосами?

— Да-да! — заторопился Леон. — Спасибо вам, фея! Буду хранить в памяти ваш образ!

Он сунул девушке конверт и сделал вид, что побежал к стойкам регистрации, а сам, завернув за угол, спокойно вынул из висевшей на плече сумки кепку с длинным козырьком, натянул ее как можно ниже и уселся в кресло так, чтобы видеть выходящих из зоны прилета. Хохол с большим чемоданом появился минут через пять. Коричневый конверт был у него в руке, Леон отчетливо это видел. Следом шла Марина в темных очках, и по ее шатающейся неуверенной походке Леон понял, что она прилично пьяна. Женька что-то говорил ей, то и дело оборачиваясь, но она только рукой махала в его сторону. «Она же летать не любит, Жека как-то говорил, что напивается всегда, чтобы время быстрее шло», — вспомнил Леон не совсем кстати. Главное дело было сделано — ключи и адрес переданы, все в порядке, пусть устраиваются, отдыхают, а созвонятся они завтра.

Коваль, в очередной раз шатнувшись на высоких каблуках, выругалась вполголоса и остановилась возле киоска с прессой:

— Подожди секунду.

Хохол тоже остановился и насмешливо посмотрел на жену, вытиравшую пот со лба:

— Говорил же, не пей столько.

— Отвали, — приказала она, убирая платок. — Что в конверте?

— Адрес и ключи от машины и квартиры.

— Ловко обставился, — пробормотала она, — тачка где?

— Тачка, дорогая, в городе. У подъезда припаркована.

— А… отсюда как же?

— А как все люди — на такси, — фыркнул Женька, — или, если хочешь, можем рейсовый автобус подождать.

— Ага, сейчас. Я только рейсовым отсюда не ездила. Лови машину. Деньги-то русские есть у нас?

Хохол только головой покачал:

— Что б я делал, если бы не ты, а? Залила глаза, спала весь полет, а теперь права качаешь? Что ж в Москве-то не вспомнила?

— Ой, все! Завелся! — отмахнулась Марина. — Зачем ты нужен-то еще?

— Ну, понятное дело, — покладисто кивнул Женька, отлично понимавший, что говорит она это не со зла, а потому что просто-напросто перебрала с алкоголем и сейчас испытывает если еще не похмелье, то уже его первую стадию. — Пойдем на улицу, постоишь с чемоданом, я тачку поймаю.

Квартира ей понравилась — в ней не пахло многочисленными постояльцами, а постельное белье на кровати оказалось абсолютно новым, как и полотенца в ванной и кухне.

— Леон молодчага, — сообщил Женька, заглянув в холодильник, — тут перезимовать можно. О, даже текилу твою любимую где-то раздобыл, — стукнув дверками навесного шкафа, поделился он. — Давай-ка, дорогая, махни соточку — и поспи. Сделать тебе?

Коваль помотала головой — пить больше не хотелось, спать — тоже.

— Я в душ, а потом пойдем погуляем?

— Куда погуляем? Вечер на дворе.

— Ты темноты боишься? — насмешливо спросила она, открывая дверь в ванную.

— До завтра не дотерпишь?

— Зачем? Вполне годится сегодня.

«Ну хоть не на кладбище собирается, и то хорошо», — со вздохом подумал Женька, открывая окно, чтобы немного проветрить. В последние визиты на родину Марина уже не считала городское кладбище главным местом, и Хохол думал, что это потому, что всякий раз ей предстояло неминуемо встретиться там с собой. А что ни говори, видеть собственное изображение на могильной плите — вещь не слабая даже для человека с такой силой духа, как у Марины. Хохла самого до сих пор передергивало от этого зрелища — вот она живая рядом и вот — почти живая смотрит с плиты с выбитыми датами рождения и смерти. Тут у кого угодно снесет крышу…

Марина шумела водой в душевой кабине, и Женька вдруг захотел вломиться к ней и взять прямо там, наказывая за все, что она вытворяла сегодня. Он любил смотреть на ее искаженное страстью и болью лицо — в такие моменты возвращалась та Коваль, которую он полюбил, а не эта холеная блондинка с идеальной кожей и выверенными до мелочи манерами. Его женщина могла появиться в кожаных брюках и черной обтягивающей трикотажной майке, надетых на голое тело, перед толпой отмороженных быков с ножами и пистолетами в карманах и не сомневаться, что никому и в голову не придет, что она — баба. Эта же всегда безукоризненно одета, тщательно накрашена и ни за что не позволит себе грубого слова на людях. Как Марине удавалось столько лет играть роль, Женька не понимал. Он видел, как ей тяжело, как из-под деловых костюмов и вечерних платьев рвется его бесшабашная Коваль, и как ей трудно совладать с собой, прежней. И только наедине с ним, в постели она становилась такой, как была раньше.

Хохол решительно взялся за ручку двери и, когда открыл ее, из-за запотевшего стекла кабины услышал насмешливое:

— Что-то ты долго. Я уж думала, что не придешь.

— Сука! — рванув на себе майку, рявкнул он. — Убью же сейчас, ведь знаешь! Зачем дразнишь?!