Марина Серова - Коллекционер женщин

…Да-с, граждане, внутренний монолог — еще куда ни шло, но внутренний диалог (выражения-то такого не существует)… Это уже ни в какие рамки, понимаешь, не лезет.

…Насте явно нужна моя помощь, в противном случае я проторчу здесь до позднего вечера… больная и голодная.

Кстати, который час? Удивительно: в этом доме даже часов нет. Счастливый человек — мадемуазель Белова… если верить Грибоедову.

— Настя, вам помочь?

Молчание.

Я «направила стопы свои» в сторону кухни. Без нашей персоны «домохозяйке и гувернантке», кажется, не обойтись.

— Настя…

Пар, пар, пар…

Вода в чайнике, похоже, давно уже выкипела. Моль бледная, не обращая на сие прискорбное обстоятельство ни малейшего внимания, сидит на корточках возле буфета и старательно гремит кастрюльками.

Услышала мой голос, на мгновение замерла испуганно — и лихорадочно принялась даже не ставить, нет, скорее заталкивать, если можно так выразиться, стоявшую возле ног посуду обратно в шкаф. Кастрюльки столь грубому обращению с их нежной «плотью» воспротивились и «заталкиваться» не желали: все с грохотом катилось на пол.

Настя съежилась, зажмурилась, закрыла ладонями уши.

«Отгремели раскаты… кастрюль»… и я окаменела: на весь этот «металлолом», на гору посуды — бум — с верхней полки буфета свалился большой красивый чугунный подсвечник.

…Немая сцена.

…Чайник на плите продолжал громко возмущаться.

Веселая жизнь настала, господа. Напросилась, называется, к мольке на чай.

Чаем нас так и не угостили…

Зато преподнесли другой подарок — более ценный. Вследствие чего насмерть перепуганная мадемуазель Белова бьется в истерике, и нет никакой возможности ее успокоить. Вот кто способен залить слезами раскаяния мое вечернее платье!

Позвала Мишу — чтобы не оставаться с Настенькой наедине; попыталась дозвониться до Димы — не вышло.

В случае с Ксенией милиция ничем помочь не могла; стражи порядка только испортили бы все: там — папа; разве «известный бизнесмен» допустит, чтобы какие-то охранники вмешивались в безоблачную жизнь его любимицы. Приходилось действовать в одиночку.

Теперь же Дима в роли «меча правосудия» будет мне большой поддержкой. Надо только эту «поддержку» где-то отловить.

Тоска. Моль бледная захлебывается слезами и упорно отказывается глотнуть воды, которую ей весьма настойчиво предлагает мой возница.

— Миша, оставьте девушку в покое.

Ксения вела себя более достойно, несмотря на град обвинений… необоснованных, кстати. Что ж, остается сидеть и ждать, пока мадемуазель Белова придет в себя. Сколько на это потребуется времени, никому не известно.

— Миша, друг мой, будьте готовы к тому, что нам придется заночевать в сем скромном обиталище.

Шофер кивнул. Моль никак не прореагировала.

Я удобно устроилась в кресле, вняв давней просьбе хозяйки чувствовать себя как дома. Возница мой, не выпуская из рук, как великую драгоценность, стакан с водой, присел на краешек дивана.

…Хорошо-то как! Почему-то мне всегда хорошо, когда всем остальным плохо.

Я вспомнила о Баргомистрове. Значит, орудием убийства этого несчастного человека действительно являлся канделябр — великолепный, старинный, на три свечи. Отпечатков пальцев на подсвечнике, конечно же, обнаружено не будет.

Вопрос первый: для чего девочке Настеньке понадобилось прятать канделябр, да еще в буфете? Не проще ли было утопить сей антикварный предмет в Волге, как было велено написать в добровольном признании Голубкову?

Вопрос второй: чего ради мольке приспичило возиться с подсвечником при мне? Она вполне могла бы…

Стоп. Знаю зачем. Канделябр был в авоське, которую мне столь неаккуратно бросили на ногу (бедная Витина голова; наверное, парню было очень больно… уж если ножка моя до сих пор ноет…) и которую королевская «домохозяйка и гувернантка», видимо, побоялась оставить без присмотра. Решила, наверное, что успеет заставить подсвечник посудой, пока закипает вода в чайнике. Время не рассчитала. А тут еще я со своими благими намерениями — помочь…

Оставь Настя свою сумку где-нибудь в прихожей или даже на кухне, но не раскрывай ее, мне бы и в голову не пришло в нее заглянуть. Перестраховалась девочка.

В таком случае вопрос третий: где старинная вещица «обитала» целую неделю? И почему моль бледная решила вдруг спрятать ее в своем доме?

— Настя, послушайте…

Не хочет слушать. Ну, ничего страшного. Подождем.

— Миша, поставьте стакан. И, если нетрудно, позвоните, пожалуйста, товарищу Ковалеву — помните, с которым ездили навещать Василия Семеновича Голубкова? — попросите приехать… Да расстаньтесь вы наконец с этой водой. Юной леди она в ближайшие полчаса не понадобится… Вот номер телефона. Спасибо.

Так. Продолжим, Татьяна Александровна. Вопрос четвертый — основной, однако весьма наивный: для чего моли бледной понадобилось убивать зятя своей хозяйки? Что не поделили молодые люди? Место под солнцем?

Странная особа эта Настя Белова. Таинственная, непредсказуемая. На первый взгляд — невзрачная простушка, не заслуживающая того, чтобы на нее обращали внимание. Это и было моей ошибкой: просмотрела я девицу.

А она, пожалуй, умна. И… хорошая актриса. Не нравится мне эта ее затянувшаяся истерика. Что вы еще задумали, милая мадемуазель?

— Настя, я не уйду, не поговорив с вами, даже если мне придется остаться здесь на ночь.

Всхлипы внезапно прекратились.

— У меня негде лечь, — буркнула моль бледная, не отнимая ладоней от заплаканного лица.

— А кто сказал, что мы будем спать? Нам с вами — и в большей степени вам, сударыня, — предстоит пролить свет истины на многие темные стороны сего запутанного дела.

Ну, разошлась, частный детектив Иванова!

— Поэтому, дорогая девочка, в дальнейшем постарайтесь по возможности воздержаться от игры в оскорбленную невинность — и вообще, от какой бы то ни было игры. В ваших же интересах побыстрее выложить мне всю правду…

Впрочем, куда торопиться?

— …и я — на время — оставлю вас в покое. Ежели желаете, можете немного подождать: скоро прибудет наряд милиции в лице Дмитрия Дмитриевича Ковалева…

Да, кстати, где Миша с моим сотовым?

— …и мы начнем беседу в его присутствии.

Мадемуазель Белова покачала головой: нет. Ну, как хочешь, дело хозяйское. В официальной обстановке тебя еще успеют допросить…

— Настя, вопрос старый как мир… и такой же глупый: за что? За что вы убили мужа Маргариты Вадимовны?

Молчание.

Если у нее сейчас опять начнется истерика… я тоже зарыдаю. Из солидарности.

— Я его не убивала, — неожиданно громко и отчетливо произнесла моль.

Нормально: ответ тоже стар как мир.