Екатерина Лесина - Проклятая картина Крамского

Что ж… на несчастный случай это не похоже.

– И думаете, что это я? – Возмущение получилось вялым, наигранным, наверное, потому как возмущения Илья не испытывал, только вяловатое удивление: неужели и вправду Олег Петрович и та организация, воплощением которой он является, полагает, что Илья на убийство способен?

– Мы разрабатываем все версии, – дипломатично заметил Олег Петрович, а Илья ему тоже не поверил.

– Когда он умер?

– Между полуночью и двумя ночи.

– Тогда у меня есть алиби. – Какой-то нелепый разговор, будто бы Илья не защищается, а играет в подозреваемого, точно так же, как Олег Петрович играет в сыщика. – Я был не один!

– Да, да, нам сообщили.

Опять это едва заметная фальшь.

– Значит, вы покинули школу в пятнадцать минут первого?

– Да. Наверное. То есть, я на часы не смотрел…

– А она посмотрела. – Сейчас вот Олег Петрович был возмущен данным фактом до глубины души, но исключительно потому, что факт этот рушил столь замечательную версию, а заодно уж лишал следствие удобного подозреваемого. – И пробыли у нее до без четверти три… Чем занимались?

– Чай пили. Говорили.

– О чем?

– О жизни… ее, моей…

– Интересно выходит. – Олег Петрович подался вперед и уперся локтями в колени. – Вы находите старую знакомую, с которой в школе даже не приятельствовали, не говоря уже о дружбе…

…а это он откуда знает?

– …и решаете с ней уединиться… для разговору. О жизни. Подозрительно это выглядит. Это ведь вы предложили ее подвезти. А потом на чай напросились. Можно сказать, привязались к женщине…

– Чтобы алиби себе обеспечить?

– А разве не так?

– И как, помилуйте, я бы убил Генку?

– Ломом. По темечку. – Олег Петрович потер руки. – Вы ведь не до полуночи уехали, а после… и главное, что вы поднимались за верхней одеждой. И отсутствовали около десяти минут. Следовательно, сугубо теоретически вы имели возможность лишить потерпевшего жизни.

Бред!

Он ведь это не серьезно?

Или как раз-то серьезно и настало то самое время, приглашать адвокатов?

– Значит, ломом по голове? И откуда этот лом взялся?

– Из подсобного помещения. Школьный инвентарь.

– Подсобка находится на первом этаже. И в прежние времена всегда была заперта.

Не то чтобы за серой дверью хранилось что-то ценное, интересное, но завхоз пребывал в уверенности, что только амбарный замок способен спасти школьное имущество от вандалов.

– Мне пришлось взломать замок, взять лом, потом подняться… найти Генку. Огреть его по голове… убрать лом, сходить за верхней одеждой. Спуститься к Вере… и на все ушло десять минут? Я бы не успел.

Олег Петрович улыбнулся, правда, улыбка эта была вялой, но виделась в ней снисходительность к собеседнику и нелепым его теориям.

– Допустим, лом вы могли изъять намного раньше. Припрятать где-нибудь… Потерпевшему назначить встречу. Он искал спонсора, а потому явился бы всенепременно. Вот и искать не пришлось. А дальше просто. Поднимаетесь наверх. Прихватываете лом. Убиваете. Идете за одеждой. Спускаетесь и уходите…

Звучало на редкость бредово. И при всем том правдоподобно. Илья даже увидел себя с ломом в руках…

– Чушь… все равно чушь. Зачем мне его убивать!

– Ради картины.

– Какой картины? Не существует никакой картины, я уверен… это очередная Генкина афера! У него всегда аферы замечательно удавались. В восьмом классе он собирал у всех наших девчонок деньги на литовскую тушь… по пять рублей. И они приносили, никуда не девались. А потом выяснилось, что тушь привезли, но вовсе не литовскую, а обыкновенную, которая в каждом магазине была. И Генка перед всеми извинялся, только денег не вернул. А в девятом классе он организовал подписку на книги дефицитные. У него же отец был со связями… и ему поверили! Проклятье, ему почти всегда верили!

А вот теперь злость была, и яркая, ничуть не придуманная.

Подавленная.

– Вас это раздражало?

– Нет. Мы… одно время приятельствовали.

– Пока не приключилась одна история…

…и о ней знает?

Откуда?

Или… Танька, конечно… Искала Генку, звонила… а потом труп нашли, и Танька, естественно, решила, что Илья его… Почему естественно? А Таньке всегда в голову всякая чушь лезла, для иного ее голова была не предназначена.

– Не хотите рассказать, Илья Владимирович?

Илья не хотел, но ведь не отступят. И главное, если промолчать, то останется у Олега Петровича одна версия, Танькой преподнесенная, а она всегда мешала факты с собственными фантазиями.

Илья вздохнул:

– Мы были в выпускном классе… Генка собирался учиться дальше, у него неплохо получалось. Как неплохо… Круглый отличник. Голова всегда работала замечательно. И знаете, обычно отличников не любят, дразнят заучками, но Генка был особенным.

Илья прекрасно помнил их знакомство.

Свой переезд к тетке, которая племяннику совершенно не обрадовалась. У нее не было своих детей, как не было и мужа, и за годы тетка привыкла к одиночеству, теперь вот разрушенному.

Было тяжело.

И потому новая школа стала лишь малой частью неприятностей Ильи.

Школа была обыкновенной, среднестатистической и построенной по типовому проекту. Да и все прочее в ней было типовым. Хмурые заучи. Директриса, пред ясные очи которой попадать не рекомендовалось. Учителя, каждый со своими тараканами.

Одноклассники.

– Это Илья, – представила Илью классуха. – Он сирота. И будет учиться с нами.

А потом ушла.

Она придерживалась мнения, что детям не следует мешать.

– Ильюха… хрен тебе в ухо, – первым заговорил белобрысый пацанчик, который Илье сразу не понравился. Вот чуял он, что от этого пацанчика ничего-то, помимо неприятностей, ждать не следует. А неприятностей у Ильи и без того хватало.

Меж тем пацанчик сел на парту.

– Откуда ты?

– Из Москвы.

– О… Из столицы, значит? – Пацанчик сплюнул на ладонь и Илье протянул руку для пожатия. Испугать думал? Илью такой фигнею не напугать. И руку он пожал.

– Оттуда.

– А я Генка…

После того разговора Генка словно бы разом утратил интерес к Илье. Некоторое время его не замечали… Наверное, это было даже хорошо. Илья привыкал. К городу. К тетке. К школе этой. Вообще к жизни, которая вдруг перевернулась с ног на голову.

Генка вспомнил об Илье двумя годами позже. И случилось это, как у него бывало, неожиданно. Просто Генка однажды явился утром в классе и подошел к Илье.

– Я с тобой сяду. – Не спросил, но поставил перед фактом. И когда Васятка, паренек тихий, незлобливый, а потому к школьной жизни не приспособленный, попробовал возразить, Генка отвесил ему затрещину и сказал: – Брысь.

Васятка и убрался.

Классуха сделала вид, что перемен этаких не заметила. Прочим учителям то ли и вправду все равно было, то ли опасались они с Генкой связываться. Как бы там ни было, но первый день прошел в напряженном молчании. Илья отчаянно пытался понять, что же Генке от него надо. А тот не спешил заговаривать.