Екатерина Лесина - Проклятая картина Крамского

Как и на второй.

И на третий.

А на четвертый сказал:

– Айда ко мне.

– Зачем?

– Просто так. – Генка пожал плечами. – Посидим. Телик посмотрим. Пожуем чего… или тебя не пустят?

Илья задумался.

Он всегда возвращался из школы домой. А потом, по вторникам и пятницам, отправлялся в кружок радиомоделирования. И этот порядок самому ему виделся нерушимым. Нет, тетка не настаивала на таком послушании, ей, кажется, было совершенно безразлично, что и где делает Илья, лишь бы ночевать возвращался, но в гости…

– Да нет…

– Если хочешь, от меня позвоним. Или я мамку попрошу.

– Не надо.

В гостях Илье понравилось.

Квартира огромная. И роскошная… ковры, стенки чешские… хрусталь. А телевизоров и вовсе два, причем один – в личном Генкином пользовании. Этот телевизор поразил Илью, пожалуй, сильней, чем личная Генкина комната. Может, потому, что у Ильи комната тоже имелась, пусть и не такая роскошная, а вот телевизором единолично владела тетка. И смотрела исключительно полезные для развития передачи.

К слову, тетка как раз новости о новом друге не обрадовалась.

– Смотри, Ильюша, – сказала она, впервые, пожалуй, заговорив мягко, – слишком ненадежный он товарищ. Скользкий. Такого опасно иметь в друзьях.

Илья не послушал.

Да и как слушать ее, когда впервые у Ильи появился друг? Настоящий. Такой, которому не безразличны проблемы Ильи. И сам он не безразличен. И вообще… Тут мысли заканчивались, но Илья точно знал, что Генка – самый лучший.

А потом приключилась эта вот история…

– Генка иногда просил меня придержать вещи, которые не хотел нести домой. Его матушка была очень любопытна. Она постоянно совала нос в его вещи…

…наверное, потому что в глубине души своей знала, что собой представляет ее сын, вот и пыталась хоть как-то его контролировать.

– А моя тетка никогда себе такого не позволяла. Она умела ценить личное пространство.

Но тогда Илье это представлялось лишь проявлением теткиного безразличия.

– Главное, что когда Генка принес мне пакет, я не удивился. И спрашивать не стал, что в нем. Мы же друзья. Я ему доверяю, а он мне…

Детская глупая уверенность в том, что дружба – это святое.

– Он попросил передать пакет одному его приятелю… на вокзале. Вроде как тот приятель собирается уезжать, а пакет надо передать кровь из носу, у Генки же дела важные.

Илья даже не стал спрашивать, что за дела. Какая разница? Вокзал-то рядом с домом, три минуты идти. Явился он заранее. И в месте, Генкою указанном, стал. Слева под часами. Так и стоял, пока не подошел парень мрачного вида. Мужик этот, надо сказать, Илье сразу не понравился.

Неряшливый какой-то.

Дерганый.

– Ты Генка? – спросил он.

– Я от него.

– На вот. – Парень вытащил из-под полы пакет и руку протянул, за тем, стало быть, который Илья принес. – Давай, не тормози.

Илья не тормозил.

И пакет протянул.

А потом… Как-то все быстро так случилось. Лицо парня резко изменилось, исчезло туповатое выражение, и глаза нехорошо блеснули, а в следующий миг руки Ильи скрутили за спиной, щелкнули наручники…

…получасом позже он сидел в отделении и беседовал с тем самым парнем, который оказался вовсе не Генкиным приятелем, а сотрудником правоохранительных органов. И эти самые органы в лице оперуполномоченного Беряева доступно объясняли, что следующие пятнадцать лет жизни Илья проведет за решеткой.

Торговля наркотиками.

У Ильи это в голове не укладывалось.

Он не торговал наркотиками! Он пакет передал. Генка попросил. И наверняка какая-то ошибка случилась, потому что Генка не знал, что в пакете марки… Не почтовые, а те самые, ЛСД пропитанные… Про ЛСД Илья вообще впервые в жизни слышал.

А его допрашивали.

День.

И ночью тоже. Тетке не дали позвонить… орали… уговаривали… а потом отправили в камеру. И вроде бы отдых дали, да только не получилось у Ильи уснуть. Он ворочался и думал, кто же их с Генкой так подставил.

Наутро же устроили очную ставку.

И Генка, друг Генка, которому Илья верил, как себе, глядя в глаза, заявил, что никакого пакета Илье не передавал.

– Я выпутался не иначе как чудом… Тетка, когда я ночевать не пришел, забеспокоилась… а потом ко мне еще с обыском пришли. Хорошо, что других Генкиных подарков в тот момент не было. Тетка, когда узнала, во что я влип, всех знакомых на уши подняла. И главное, что знакомые у нее оказались непростые.

Система не желала отпускать Илью. Формально он был виновен. И тот же оперуполномоченный, уставший, как собака, недовольный – рассчитывал он совсем на другое – сказал:

– Не повезло тебе, приятель.

– Не повезло, – согласился Илья. Он пребывал в неком странном состоянии, в котором прекрасно осознавал, что влип и что влип благодаря Генке.

– Вот что мне с тобою делать?

– Не знаю. – Илья готов был смириться.

– В общем, так, подпишешь бумагу, будешь сотрудничать… и если опять твой приятель попросит…

– Не попросит.

– С чего ты такой уверенный?

– Он не дурак. Другого найдет.

– Вот кого найдет, о том ты нам и расскажешь…

Внештатный осведомитель.

Наверное, это был лучший выход из возможных, но чувствовал себя Илья при том наипоганейшим образом. Он будто предавал самого себя.

Идеалы.

Стукачей нигде не любили.

И оперуполномоченный вздохнул:

– Послушай сюда. Жизнь, парень, это тебе не картинка из книги. В жизни дерьма всякого полно… Вот дружок твой… Дружба – это честно и благородно, да только разве он с тобой честно поступил? Благородно? Рассказал тебе, во что втягивает? И потом взял на себя вину? Нет. Он тебя использовал грамотно, а потому сам из воды сухим вышел. И знаешь, что главное? Он ведь не успокоится. Да, на некоторое время попритихнет, а потом найдет другого такого дурачка. И вновь попросит пакетик отнести… а в том пакетике смерть еще для сотни дурачков, думающих, что кайф – это прикольно. Так что, стоит такому человеку верность хранить?

Илья не знал. Он до сего дня над подобными вопросами и не задумывался особо.

– Подумай, подумай, Илья. Ты уже не маленький. И да, может, это не совсем этично, стучать на приятелей своих, да только лучше так, чем за решеткой чужие грехи отмаливать.

Его отпустили. Конечно, бумагу пришлось подписать, но, кажется, уже тогда Илья понял, что бумага эта так и останется формальностью. Генка, зараза, умный.

А тетка расплакалась.

Илья никогда не видел ее плачущей, тут же вдруг разревелась, обняла. А потом отвесила подзатыльника, и такого, что в ушах зазвенело.

– Дурак ты, – сказала тетка, всхлипывая.

– Дурак, – согласился Илья.

Пускай дурак, зато на свободе. И это чувство свободы, груза, что свалился с неокрепших плеч Ильи, опьяняло.

– В школу я вернулся, хотя директор поставила вопрос о моем отчислении, но тетке удалось отстоять. В конце концов, обвинений против меня не выдвинули. Да только… – Илья поморщился, до того неприятно было ему вспоминать прошлые дела. – Генка успел растрепать всем и каждому, что меня повязали… и за что меня повязали. И класс объявил мне бойкот.