Екатерина Лесина - Проклятая картина Крамского

И вот теперь…

– Развод? – переспросила она, надеясь, что все же ослышалась.

– Развод, – подтвердил Давид, указав на кресло. – И не стоит удивляться, Матрена Саввишна, вам ли не понять, что к тому все шло.

– Ты меня больше не любишь.

Почему-то из всего услышанного только этот факт ныне и имел значение.

Не любит.

Никто не любит.

– А вам так нужна моя любовь? – Давид скривился, более не сдерживаясь. И лицо его исказила гримаса злого презрения. – Мне казалось, в вашей жизни довольно тех, кто вас любит… включая того мальчишку.

– К-какого?

– Николая. Или вы уже изволили забыть о нем?

– Давид… Ты… ты все неверно понял! – Она почувствовала, как вспыхивают щеки. Ярко так. Пламенем алым, и руки подняла, закрывая этот стыдный румянец, ибо истолкован он будет признанием вины. – Я никогда…

– Хватит, – жестко отрезал он. – Я сам имел честь беседовать с твоим… любовником.

– Он не…

Никогда…

Только встречи… беседы… о чем беседы? О любви, но Матрена не поддалась им… Никогда не поддавалась беседам… обещаниям… и была верна мужу…

– Он желает, чтобы ты получила свободу. И уверен, что ты хочешь того же. Что ж, редкий случай, когда все наши желания совпали. И отныне ты можешь быть свободна…

– Я не хочу…

Не услышит.

Давно уже ее не слышит… и сама виновата… А платье душит, тесное вдруг, жаркое… поплиновое с блондовым кружевом, с меховою оторочкой на рукавах… Зачем меха на платье?

– Матрена Саввишна. – Голос супруга звучал будто бы издали. – Мы с вами можем расстаться миром… Я предлагаю сделку… я обязуюсь и далее выписывать вам содержание, скажем, в пятьсот рублей ежемесячно…

…Пуговицы на платье ее стоят больше.

Но не в том дело…

– …или же вы можете проявить упрямство. В этом случае, конечно, огласки не избежать… Матушку скандал расстроит…

…нет, если принесет он свободу Давиду…

– …но ваш любовник выступит свидетелем в мою пользу. И как понимаете, в этом случае вы останетесь ни с чем.

– Давид, я…

– Уходите. – Это не просьбой было – приказом, которому невозможно не подчиниться. – С глаз долой убирайтесь… К нему, к тетке моей… Да куда угодно… Я ныне желаю одного – забыть вас.

– Он, – Матрена сглотнула, – он солгал тебе! Мы никогда не были любовниками… Господом клянусь, что я была верна! Все эти годы…

Только разве клятва могла что-либо изменить.

…песочные замки можно построить заново, а вот с жизнью, которая уже поползла гнилою рваниной, не выйдет. Но Матрена все одно попыталась.

Развод?

Пускай… но она не изменяла! Он должен знать, она не изменяла! Только это теперь и казалось важным. Она знала, где обитает Николай, он приглашал ее в гости… Наивная, смеялась, обещала всенепременно заглянуть…

Лгала.

А теперь и он солгал.

Но чего ради?

Дом был старым и отвратительным, перекошенный, грязный, он смотрел на Матрену пустыми глазницами оконных рам, в которых стекла стояли редко, да и те мутные. Встретил кошачьим ором, матом… но не тронули, не заступили…

И на крышу она поднялась бегом.

Взлетела почти, боясь, что не застанет.

Застала.

Николай открыл, и удивился, отступил в комнатушку, которую при ней называл студией.

– А… это ты. – И вовсе он не рад был этой встрече. – Зачем ты здесь?

– Поговорить желаю. – Матрена окинула комнату взглядом. Как же… грязно! Пусть убого, но ведь мог бы он порядок поддержать…

– А разве нам есть о чем поговорить?

– Есть. Зачем ты солгал моему мужу?

– Что?

– Когда сказал, что мы были любовниками?

– А разве не были?

– Ты знаешь…

Хмыкнул. И плечом дернул… Взялся за саквояж весьма потрепанный, перевязанный поверху.

– Мне некогда тут беседы беседовать.

– Уезжаешь?

– Да.

– И не со мной. – Матрена вдруг явственно осознала, что и эта любовь, увиденная ею в томных глазах Николая, была выдумкой. – Ты же мечтал уехать со мной… сбежать… прожить остаток жизни у моря…

– Мечтал, – нехотя признался он и тут же оскалился. – Перемечталось. Ты слишком долго меня дразнила, Матренушка…

– Значит, из мести?

– Думай как хочешь…

– И куда ты едешь?

А вот пиджачок на нем новый, из дорогой, из крепкой ткани. Платок шейный шелковый… Цепка на жилете… Откуда такая роскошь?

– Какое тебе дело?

– Кто тебе заплатил? Мой муж? – Она наклонилась, вперившись взглядом в его глаза, которые некогда представлялись ей прекрасными. – Нет… Он не пошел бы на такую низость… Он и вправду полагает, что мы с тобой любовники. Давид честен, но недальновиден. Свекровь? Тоже нет… сомневаюсь… Если бы могла, она бы этот трюк раньше провернула… Значит, Амалия… Петенька умер, и больше его ничто со мною не удерживало… Сколько, Николай?

– Отстань! – Он взвизгнул и отпрянул. – Ненормальная!

– Сколько? Скажи ему правду, и я дам больше… вдвое… втрое…

Бесполезно. Он уходит, убегает, а когда Матрена заступила дорогу, пытаясь удержать, просто оттолкнул ее. Николай выглядит тщедушным, но он силен, намного сильней женщины.

И правды не скажет.

Деньги?

Не в них дело, не только в них… Болела спина, ушибленная о косяк двери… и щека горела, ублюдок пощечину отвесил, на прощанье, надо полагать, подтверждением неземной своей страсти… Матрена поднялась и, выйдя на лестницу, крикнула вслед:

– Будь ты проклят!

Она почувствовала, как рождается в груди дурное, вязкое, и капля крови, скатившаяся с губы, – лопнула, надо же – упала в пустоту.

…Амалия была дома.

– Вы плохо выглядите. – Платочек протянула. – Мне жаль, что ваш брак…

– Не жаль. – Матрена слишком устала, чтобы быть вежливой. Или бороться. Она вообще не понимала, зачем явилась к ней, к женщине, которая всегда ее ненавидела.

Убить?

Если бы эта смерть что-то да изменила… Нет, пусть живет… Пусть получит то, чего так страстно желала… Как некогда Матрена… и пусть увидит, во что превращается исполнившаяся мечта.

– Я вскоре уеду. – Она сказала это и прикоснулась к разбитой губе платком. – Полагаю, на это вы и надеялись. Я не стану препятствовать разводу, полагаю, это не в моих силах. Единственный человек, который готов был мне верить, ныне меня презирает… Благодаря вам… Вы ведь пригласили Крамского… и вы наняли того мальчишку… Кто он?

– Мелкий аферист… многоженец… У меня нашлись знакомые в полицейской управе. – Она не стала отрицать, только рукой махнула, и безликая компаньонка вышла. – Верней, не совсем у меня… не важно. Главное, что этот юноша обладал удивительным талантом. Женщины совершенно теряли от него голову.