Матс Ульссон - Наказать и дать умереть

– Тому дому больше десяти лет, – ответил старик. – Это Бьёрклунд, он работает в Мальмё. Жена тоже, но она редко показывается – сильно устает, пока добирается сюда из Мальмё.

Гардина снова зашевелилась, и в окне опять мелькнула голова Хильмы.

– Что ж, мне пора, – сказал я. – Приятно было пообщаться.

– Всего хорошего, – приветливо кивнул старик.

Я сделал несколько шагов к машине, но тут же оглянулся:

– А кто живет там, возле дороги?

– Ты имеешь в виду Бенгтссонов? – переспросил старик.

– Наверное. Чем они занимаются?

– Да, собственно, ничем. Старик на пенсии, а сын живет на пособие. Кажется, его зовут Билл, но у старика есть еще один сын, который любит автомобили.

– Булл? – пошутил я.

– Что?

– Да нет, ничего.

– Его зовут Джонни.

– Джонни? И чем он занимается?

– Всем помаленьку. Чинит машины и всякие механизмы.

Распрощавшись с Конрадом-через-С, я проехал мимо еще одного двора, заваленного шезлонгами, грилями, надувными матрасами и прочими принадлежностями для летнего отдыха, которые, несмотря на сезон, были никому не нужны.

После Северо-Западного Сконе это выглядело по меньшей мере странно.

Я скучал по морю, чистому воздуху и непринужденному общению, какое бывает лишь на пляжах.

Я устал от этой затхлости.

За годы жизни в столице я привык считать нормой открытость и дружелюбие в отношениях между людьми, и деревенская подозрительность казалась диковатой.

Я присел на скамейку на площади в Андерслёве и задумался об Анн-Луиз, разрушенном парке аттракционов и непроходимом лесе. Стало грустно. Где оно, наше последнее лето? Я огляделся. Киоска с поштучными сигаретами больше не было. Зато я увидел супермаркет, кажется «Иса». Попытался вспомнить имя пенсионера, который писал мне из «Треллеборгс аллеханды». Как бишь его, Агне? Густав? Альфред? А фамилия? Какая-то простая, едва ли не Свенссон… Нет, такую я бы не забыл. Ульссон, Перссон? Похоже, он окончательно выветрился у меня из головы, но это было поправимо. Достаточно достать мобильник, позвонить в «Треллеборгс аллеханду» и спросить фамилию и имя бывшего редактора.

Позвонить оказалось легче, чем получить ответ.

Молодая женщина взяла трубку и сказала, что она понятия не имеет, о ком я говорю, после соединила меня с человеком, который всю жизнь проработал в газете. Тот не сомневался, что я имею в виду Арне Йонссона – живую легенду журналистики Сёдерслэтта.

И продиктовал номер.

Арне долго не отвечал, и я хотел уже отменить вызов, когда услышал громкий голос:

– Йонссон.

– Свенссон, – представился я. – Меня зовут Харри Свенссон и…

– Это было давно…

– Простите? – не понял я.

– Я писал вам много недель назад.

– Да, но вы же знаете, как сейчас работает почта.

– Все верно… – прокряхтел он. – Где вы?

– В Андерслёве.

– Прекрасно, я как раз приготовил красные бобы, а сейчас поджарю колбасу и свинину. Хотите? Тогда вам придется поторопиться.

Я сел в машину и включил первую скорость.

В конце концов, речь шла о красных бобах с колбасой и свининой.

Андерслёв, июнь

Арне Йонссон жил на окраине Андерслёва, в просторном одноэтажном доме из красного кирпича. Я припарковался и направился к двери через ухоженный сад, в нем не было ни цветов, ни грядок, зато посредине, на зеленой лужайке, высился флагшток со спущенным сине-желтым вымпелом. В стороне тянулась живая изгородь, кажется самшит.

Анре Йонссон оказался низеньким и толстым.

Толстым – прежде всего.

У него были волнистые каштановые волосы, запах лосьона после бритья напомнил мне о временах детства.

У него был редкий для наших мест тип ожирения. Если большинство толстяков Сконе имеют гигантский живот, иногда свисающий до колен, то Арне выглядел более, я бы сказал, компактно. Носил он темные брюки, белую рубашку и передник с надписью «Le Chef» и смешным французским поваром с усиками и в высоком колпаке.

– Подарок жены, Свеи, – объяснил Арне. – По-французски это значит просто «повар», а не «шеф». Она хотела, чтобы и я стал таким, когда мне придется самому о себе заботиться. Она умерла, видите ли… Весь дом держался на ней. Когда Свея почувствовала, что час ее близок, написала мне самые нужные рецепты и научила готовить. И купила этот передник. С тех пор я и кручусь один как могу.

Арне провел меня на кухню, через чисто убранную и со вкусом меблированную гостиную с громоздким «ящиком»-телевизором в углу. В чугунном котелке дымились ароматные бобы, на сковородке шипело мясо. Он накрыл на двоих – полотняные салфетки, бокалы под пиво и рюмки под водку. Раскладной столик застелил скатертью в цветочек, такой же чистой и тщательно выглаженной, как и рубаха Арне.

– За садом тоже ухаживала Свея. Сейчас им занимается семья литовцев, которая недавно здесь поселилась. Чуть ниже по улице. Стригут кустарники и траву… Конечно, можно купить готовые бобы, но это совсем не то. – Он открыл чугунок. – Бобы нужно замочить в воде на ночь, а потом сварить. Тогда к мясу получится прекрасный соус, особенно если его как следует посолить. У вас в городе с бобами готовят фрикадельки, но здесь такого нет. Мясо, колбаски – вот все, что можно достать. Проблема в том, что, съев много бобов, начинаешь пердеть. – Он внимательно посмотрел на меня. – Перекусим для начала, а разговоры потом?

На самом деле он болтал без умолку. Как одинокий человек, которому посчастливилось заполучить собеседника. Словно старался рассказать как можно больше, потому что не знал, на сколько я у него задержусь. А может, был разговорчив от природы.

Анре достал две банки пива и бутылку водки «Ренат».

– Воды, если можно, – попросил я. – Я за рулем.

– Это проблема молодого поколения, – кивнул Арне. – Здесь, в деревне, мы всегда гоняли свободно, тогда еще не было ни камер слежения, ни лазеров, ни прочих штучек. Но вода у нас в Андерслёве хорошая.

Он отрезал два ломтя черного хлеба и положил на сковородку, а потом принялся за мясо. Я вспомнил, что бабушка делала то же самое, чтобы хлеб пропитался соусом. Дедушка ел его с удовольствием, чего не могу сказать о себе. Поэтому я отказался от предложенного Арне ломтя. Сам он уплетал за обе щеки. По его подбородку стекал жир, который Арне подтирал бумажным полотенцем.

– Свея всегда использовала тряпичные салфетки с узорами, но я считаю, что бумага ничуть не хуже. Сейчас продаются разные полотенца: с бабочками, рожами и всем прочим. Они совсем как настоящие салфетки.

Я с завистью наблюдал, как он налил себе пива и опрокинул рюмку водки. Сам я пил только воду, тем не менее это был королевский обед. Когда Арне убирал со стола, я тайком от него расстегнул верхнюю пуговицу на брюках.