Мария Очаковская - Проклятие Византии и монета императора Константина

– Да это ж амулет… – начал было Архипцев.

Маша открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но Дмитрий Сергеевич их перебил:

– Да, да, амулет – совершенно справедливо! К моменту рождения нашего ратника эта монета давно вышла из обращения. Однако на ее лицевой стороне изображен образ первого императора-христианина. Отсюда вывод: для верующих монета превратилась в реликвию! – Лобов поднял указательный палец и наградил счастливой улыбкой и Машу, и всех присутствующих, которые с не меньшим интересом слушали его рассуждения. – С этим более или менее ясно? Тогда идем дальше. Я бы рискнул предположить, что наш викинг принял Христа, потому что должен был так поступить, потому что пришел в Византию зарабатывать, то есть был легионером, находился на службе у какого-нибудь тамошнего сановника. Согласитесь, Машенька, что человека, пришедшего грабить и убивать, мало волнуют божества своих жертв.

Маша кивнула.

– Как долго находился воин в Византии, мы не знаем, – продолжал Дмитрий Сергеевич, – но мы знаем, что свой земной путь ратник закончил в Торнове, где и был погребен. Я допускаю, что в какой-то момент он захотел вернуться в родные края, но в дороге что-то случилось, и он умер. Те же, кто хоронил его, будь то дружина или родня, выехавшая навстречу, были язычниками, продолжали придерживаться старых обычаев. При погребении – тем паче. Это у них один из главных обрядов…

– …и поэтому они положили вместе с ним в могилу какие-то вещи! – договорила Маша, с восхищением глядя на учителя.

– Ничего себе! Какие-то! – вставил Сева. – Да уж, умели византийцы с золотом работать! Красоту создавать! – И он бережно передал кубок Лобову.

Дмитрий Сергеевич так же бережно принял находку, подержал в руках, мысленно прикидывая ее вес.

– Да… тут, разумеется, не просто вещи, – блаженная улыбка не сходила с его уст, – а необычайно дорогие вещи! Из чего мы с вами, друзья, можем заключить, что наш викинг был либо выдающимся военачальником, потому что не всякий мог заработать такую драгоценность, либо выдающимся грабителем… Такая версия тоже возможна, но мне она менее симпатична.

– Я голосую за военачальника! – сказал Архипцев, который с тщательностью хирурга принялся очищать доспехи от земли и ржавчины, предварительно расставив перед собой на столе бутыли со специальными составами. – Мить, ты только посмотри на меч! Этот агрегат о многом говорит! Тут, кстати, буквы, то бишь надпись есть… вроде «kr» или «kàr»… Взгляни! – Сева обернулся к Лобову и, уступая стул, передал ему лупу, сам же вскочил, ему не сиделось на месте. – Маш, ты, кстати, знаешь, что были времена, когда рейнским оружейникам категорически запрещалось продавать мечи скандинавам! – Он прошелся вдоль стола с находками, потом стрельнул у Гронской сигарету и с наслаждением закурил.

– Совершенно справедливо… – пробормотал Лобов, разглядывая сильно пострадавшее от ржавчины лезвие, на котором, судя по всему, стояло буквенное клеймо мастера.

– Ну, и что там, Мить, прочесть можно? – К нему подошла Гронская и положила руку на плечо.

– Погоди, Тасенька. Тут кое-что видно, за точность я не поручусь, это пусть потом лингвисты смотрят, но, по-моему, очень похоже на что-то типа: «Кар меня ковал…»

Бьорн, присоединившийся к осмотру меча, уважительно покачал головой, потом открыл рот, но, затрудняясь сформулировать мысль по-русски, подозвал Машу и перешел на привычный английский.

Маша переводила:

– Что касается конунга, то при первичном осмотре его скелета Бьорн не нашел видимых следов, оставленных холодным оружием, на черепе и позвоночнике нет повреждений. Он предполагает, что воин умер естественной смертью, от болезни внутренних органов или какой-то инфекции… По возвращении из экспедиции он предлагает провести детальное исследование в их лаборатории в Стокгольме.

– Зачем же в Стокгольме, у нас есть своя база, – тотчас подала голос Гронская.

– А еще он сказал, – просияв, продолжила Маша, – что вы, Дмитрий Сергеевич, – выдающийся археолог с поразительным профессиональным чутьем, и он вам очень благодарен.

– Огро-мны спа-сибо, Дима. – Приняв официальный вид, Бьорн встал, выпрямился и с чувством пожал Лобову руку.

– А ведь действительно спасибо! Если бы не ты, Димка… – с воодушевлением подхватил Архипцев, – если б не твое упрямство. Ей-богу, я ведь на этот квадрат вообще не смотрел… – Сева вскочил на ноги, схватил меч и, словно салютуя, поднял его над головой. – Спасибо Лобову! Это и называется настоящее археологическое счастье! Ура!

– Ура! – подхватила Маша, которой стало так хорошо, что она даже испугалась – вдруг все это закончится.

– Ура! – поддержал Бьорн.

– Ура! – выкрикнул Лобов. – Друзья, дорогие мои, нет, это вам спасибо!

Все как сумасшедшие стали обниматься.

– Вот она, идиллия! – со сдержанной улыбкой произнесла Тася, избежав объятий Марьи Геннадьевны, и, отдернув полог палатки, закурила. – На Торновский раскоп пришло настоящее археологическое счастье…

Внезапно улыбка с ее лица исчезла, и она шепотом договорила:

– Идиллия перед лицом надвигающихся неприятностей.

Через поляну к командирской палатке, на ходу ослабляя галстук, приближался мужчина. Это был Леонид Аркадьевич Шепчук.

Приезд Леонида Шепчука ни Гронскую, ни Архипцева не обрадовал, а о Лобове и говорить нечего. Их давнее, еще со времен института, знакомство, увы, не подразумевало теплых дружеских отношений. Оба они были слишком разными. Разными были их судьбы, их отношение к жизни и к профессии. Собственно, последнее и послужило главным поводом к охлаждению, а впоследствии и к открытому противостоянию. Суть конфликта сводилась к извечному и простому объяснению: один занимался наукой ради науки, другой же отдавал предпочтение научным «дивидендам». Знающий специалист, энергичный, обаятельный, легко завоевывающий доверие, Леонид Шепчук прежде всего ценил результат, причем быстрый результат. Он был не из тех, кто готов терпеливо работать в ожидании своего звездного часа, и поэтому с необычайным проворством мог присоседиться к чужому триумфу. Именно так когда-то произошло с их общим другом Костей Тарасовым и открытым им «Мертвым городом» [26]на Таманском полуострове.

«Наш Ленчик далеко пойдет, – сказал тогда Костя, – его ни живые, ни мертвые не остановят».

Действительно, движение Леонида Аркадьевича по служебной лестнице шло успешно, поступательно, хотя не всегда прямолинейно. И вот наконец несколько лет назад Шепчук сменил полевой лагерь и научные отчеты на министерский кабинет и ведомственные циркуляры и надолго исчез из поля зрения Лобова.