Мария Очаковская - Проклятие Византии и монета императора Константина

А теперь вдруг взял и заявился в Торново, приехал, так сказать, с дружеским визитом.

«Повод ты, Ленька, выбрал смехотворный, – подумал Лобов, пробегая глазами врученное ему Шепчуком письмо, – бумага-то совершенно пустая. Обычная формальность».

– Выдалась, понимаешь, пара свободных дней, вот я и решил доставить лично, а заодно тебя проведать. – Шепчук, изо всех сил демонстрируя расположение, хохотал, тряс Лобову руку, хлопал его по плечу. – Оцени, Митька, министерского курьера!

«Вот человек! Казалось бы, сам должен понимать, что здесь ему не очень рады. Но все-таки взял и приехал! Нам бы голову просунуть, а хвост мы протащим».

По сути, Ленькина услуга означала одно: о торновской экспедиции в Новгороде заговорили, и он, разбираемый любопытством, не смог усидеть в городе, догадался Дмитрий Сергеевич, глядя на то, как Ленчик с лучезарной улыбкой заключает в объятия Марью Геннадьевну, потом жмет руку Архипцеву и, переходя на английский, приветствует Бьорна.

– Что ж ты, Митька, тихушник такой! Затаился и молчишь? А? – продолжая молотить лобовское плечо, радостно басил Леонид. – Все в городе от тебя новостей ждут!

– Тут связь паршивая… – ответил Дмитрий Сергеевич, – да и времени прошло всего ничего.

– Ха, связь у него паршивая! Ты, Митька, будто в прошлом веке живешь, – хохотнул Шепчук.

– Сведения у тебя, Лень, устарели. Вчера мне удалось дозвониться до Николая Лаврентьевича, – вставила Тася.

Но Шепчук ее не услышал или сделал вид, что не слышит.

– А новостей-то от вас ждут! Очень ждут и, между прочим, волнуются! Вы не в огороде картошку копа… – В этот момент взгляд Шепчука, рассеянно гуляющий по лицам и разборочным столам, вдруг сфокусировался на массивном золотом кубке. Леонид замолчал сразу, будто подавился…

В последующие несколько минут министерский чиновник, с которым приключился столбняк, не мог произнести ничего, кроме междометий…

Немую сцену прервал звук гонга – приглашая опаздывающих на обед, Ниловна ударила поварешкой о тяжелую рельсину.

Лишь после плотного обеда Леониду Аркадьевичу удалось немного прийти в себя. Потом Бьорн с Тасей приготовили кофе, и он начал щедро делиться своими соображениями и советами. В основном они носили организационно-практический характер. Его, к примеру, покоробил голый и синий от татуировок торс практиканта Вадима («Чувствую себя как на воровской малине»), а также присутствие «в пищеблоке» собаки и козла, не укрылось от его острого глаза и то, что деревенские землекопы промаршировали мимо них сильно навеселе («Много такие работнички не наработают»). Особое внимание Леонид Аркадьевич уделил «вопросу организации надлежащего хранения находок»:

– Ты, Мить, меня, конечно, извини, но эту коробочку назвать сейфом просто язык не поворачивается. Любой ребенок может его взять и унести! – сказал Шепчук, и в его дружескую интонацию добавились начальственные нотки. – И где, стесняюсь спросить, вы намереваетесь хранить золотую чашу?

Это застало Лобова врасплох. В самом деле, сейф, выданный ему на Базе, был невелик, весил не более десяти килограммов и предназначался лишь для наличных денег на зарплату и хозяйственные закупки.

– Если сейф не годится, то куда же мы уберем находки? – вмешался Архипцев. – Не в землю же их обратно зарывать! Здесь, на минуточку, полевой лагерь!

Но у Леонида Аркадьевича на любой вопрос был заготовлен ответ:

– Слушай, Мить, я бы мог сам отвезти их в Новгород и поместить в стационарный сейф до вашего возвращения… – прозвучал его голос, исполненный душевности и дружеского участия.

Архипцев кашлянул, а Марья Геннадьевна ахнула.

Лобов нахмурился, но промолчал.

«Узнаю друга Ленчика! Ничего неожиданного».

Зато Гронская быстро нашлась что ответить:

– О, Леонид Аркадьевич, вы, как всегда, в своем духе… – Изогнув дугой белесую бровь-ниточку, она делано улыбнулась. – Но вообще-то, если вы забыли, нам еще работать с ними предстоит…

Шепчук же перестал улыбаться и посерьезнел.

«Зачем она его злит? – Маша стрельнула взглядом на Тасю. – Этот гадкий Шепчук может реально испортить нам жизнь, вернется и настрочит какой-нибудь пасквиль».

– Кстати, и оборудование, на которое ты даже не взглянул, у нас имеется, спасибо Бьорну. – Гронская с вызовом посмотрела на Шепчука. – Хотя пищеблок, без сомнения, важнее. Что же касается хранения, то предлагаю следующее: в экспедиционном «Урале» есть несгораемый шкаф, он надежно приварен к кузову машины, хороший замок у нас тоже есть. В этот шкаф после работы мы будем относить находки и запирать их на ключ.

За неимением лучшего это был хороший выход из положения. Сева и Маша Тасю поддержали. Лобов сделал оговорку, что, мол, надо снять с машины аккумулятор.

Шепчук молчал, казалось, он мгновенно потерял интерес к этой теме:

– Что ж, наше дело предложить… – наконец произнес он. – А теперь, если вы не против, я немного пройдусь, раскоп проведаю. Провожать меня не надо… – И он вышел из палатки.

– Может, мне все-таки с ним пойти? – одними губами спросила Марья Геннадьевна у Лобова, тот согласно кивнул.

ПОКЛОН ОТ ФОВРОНИИ ФИЛИКСУ С ПЛАЧЕМ.

Избил меня пасынок и выгнал со двора. Велишь мне ехать в город или сам поезжай сюда. Я избита.

«Конечно, худшего момента для посещения раскопа и выбрать нельзя!» – мелькнуло в голове у Марьи Геннадьевны, когда они с Шепчуком подошли к подножью утеса и увидели сидевших на траве деревенских, которые бодро выпивали и закусывали. Рядом на газете стояла ополовиненная бутыль мутного самогона, а из прозрачного пакета торчали хвосты соленой рыбы. Не заметив гостей, Кольша продолжал что-то говорить, энергично жестикулируя, в одной руке – граненый стакан, вонючая «беломорина» – в другой. Чуть поодаль в теньке сидели студенты, возможно, они тоже выпивали, но вовремя успели спрятать тару. Дэна на раскопе не было вовсе.

Маша пролепетала что-то про знаменательный день и про то, что сегодня всем разрешили закончить работу раньше. В ответ Шепчук лишь благодушно улыбнулся, а потом в молчании постоял над черным прямоугольником раскопа.

Маша мысленно перекрестилась, решив, что гроза миновала. Прежде она не сталкивалась с Шепчуком, поэтому даже предположить не могла, что спустя полчаса вероломный Леонид Аркадьевич обрушит такой шквал критики на Лобова, что тот с ходу подорвется и побежит разбираться с деревенскими.

Почему-то в тот момент никто из присутствующих не сообразил, что отпускать одного Лобова на разборки с пьяными мужиками не стоит. Дмитрий Сергеевич был слишком взвинчен, раздражен – приезд «старого друга» не прошел для него даром. Лобов мог наломать дров и наломал! Однако спохватились все лишь тогда, когда до лагеря долетели истеричные голоса и на раскопе, так сказать, запахло порохом.