Татьяна Устинова - Персональный ангел

– Я подожду, – сказал Тимофей и сел на стул, который жалобно скрипнул под его весом. Он очень устал за последние две недели, и неожиданное представление очень его развлекало.

Приходченко за его спиной делал Катерине знаки, но тщетно. Она не собиралась его щадить. Он оскорбил ее ужасно. Он, ее лучший друг!

– Вы хотите мне что-то сказать, Олег Николаевич?

Приходченко едва успел отнять от виска палец, которым очень выразительно крутил:

– Я хотел сказать, что вы вполне можете ехать, Катерина Дмитриевна, – заявил несчастный начальник дрожащим от ярости голосом. Непристойная сцена в присутствии Кольцова! Господи, спаси и помилуй!..

– Не ждите меня, – обратилась Катерина к Тимофею Ильичу, – я освобожусь не скоро.

– Я тиран и привык, чтобы мои прихоти выполнялись, – пояснил Тимофей Ильич после паузы. – Я жду еще пять минут, и мы уезжаем.

Катерина с размаху швырнула в портфель телефон и вышла, не говоря ни слова. Кольцов поднялся со стула и вежливо попрощался:

– До свидания, Олег Николаевич.

Когда за ним закрылась дверь, Приходченко пробормотал невнятно:

– До свидания, Тимофей Ильич…

– Я хочу, чтобы ты позвонила в свою Немчиновку и осталась. Слышишь, Кать?

– Для этого совсем необязательно звонить в Немчиновку Я часто ночую в Москве, когда у меня много работы. Я только боюсь, что ты сбежишь куда-нибудь, а я буду чувствовать себя идиоткой.

Она поставила перед Тимофеем тарелку с омлетом и большущую чашку кофе. Тимофей даже не знал, что в его хозяйстве есть такие чашки. Вообще говоря, он многого не знал…

– Я же извинился! – заявил он с набитым ртом. Она усмехнулась и села напротив.

– Ты сказал: “Я был не прав, давай поедем ко мне”, – напомнила она.

– Этого недостаточно? – удивился он.

Катерина засмеялась. Как хорошо было кормить его омлетом на необъятных размеров кухне и варить ему кофе, чувствуя, как выветривается из квартиры нежилой музейный дух.

Они вылезли из постели, потому что внезапно очень захотели есть. В ванной с зеркалами и черным кафелем они провели еще час, и Тимофей наконец понял, для чего нужно такое обилие зеркал. Потом она быстро сообразила омлет, а он сидел, вытянув ноги так, чтобы она все время о них спотыкалась. Спотыкаясь, она хваталась за его голое плечо, и ему это было приятно.

Он совсем без нее замучился. И поехал к ней на работу, когда уже не стало сил бороться с собой. Ничего не помогало – ни работа, ни поездки, ни двадцатичасовой рабочий день. Он должен был повторить все сначала, а потом еще раз. И еще. Скоро привыкну, решил он, но страха не почувствовал, только спокойствие и уверенность в себе.

Какая-то странная история. Такого с ним раньше не бывало.

Может, просто возраст?

– Ешь, Тимыч, – сказала она. – Холодный омлет – ужасная гадость.

Никто и никогда не называл его Тимыч. Вот черт. Тимыч – какое славное, милое, домашнее слово. Домашнее? Разве у него есть дом?

– Почему ты так странно меня называешь? – осведомился он.

– Почему странно? – удивилась Катерина. – Или мне следует называть тебя Тимофей Ильич?

Он промолчал, а Катерина спросила;

– Ты знаешь, как тебя называет твоя охрана? Он коротко усмехнулся:

– Как?

– Батяня! – провозгласила Катерина с прочувствованной интонацией. – Ты знал, да?

– Конечно, – он пожал плечами. – Я всегда все про себя знаю.

“Это заблуждение, – подумала Катерина. – Тебе только кажется, что ты все про себя знаешь. От этого все твои проблемы”. Ее уже не удивляло, что у могущественного Тимофея Кольцова могут быть проблемы.

– Я очень вожусь во сне, – предупредила она, решив, что нужно поставить его в известность. Все-таки он собирался провести с ней целую ночь. – И вообще, я сто лет ни с кем не спала. В смысле… спала… то есть не спала… – она смутилась, – ну, то есть когда ложишься и спишь до утра.

Он слушал с интересом. Она смутилась еще больше, вскочила и пошла к барной стойке, где в кофеварке булькал кофе.

– Ну, да, да, – раздраженно сказала она, потому что он явно ждал какого-то продолжения, пристально на нее глядя. – Я никогда еще ни с кем не спала.

– В смысле, когда ложишься и спишь до утра, – уточнил он.

– Именно в этом, – подтвердила она. – Это что, записано в моем досье?

Он подошел к ней и обнял ее сзади – очень большой, теплый и голый. На нем были только джинсы, которые он так и не застегнул. Катерина сразу растеряла весь боевой задор, привалилась к нему, чуть не мурлыча от удовольствия, и потерлась о него всем телом, снизу вверх.

– Я не читал твое досье, – сказал он, кусая ее за ухо.

Это было изумительное, нежное, очень чувствительное ухо, и у Тимофея сразу стало ознобно в позвоночнике.

– Я не читаю досье всякой пузатой мелочи. Иногда я читаю досье на вице-премьеров, но очень редко. Для этого есть Дудников с Абдрашидзе…

– Ты ведь крутой, – прошептала Катерина, проводя губами по его голой груди. – Ты очень крутой парень…

– Я самый крутой из всех известных тебе парней, – поправил Тимофей, во всем любивший точность. Она начала сползать по нему на пол, и он, бешено радуясь собственной бесшабашности и возможности делать все, что только она пожелает, рухнул на раритетный английский ковер и, в одну секунду оставшись без одежды, придавил ее всем телом.

– Ты моя, – прорычал он в ее приоткрытые губы. – Ты будешь делать все, что я тебе велю.

– Конечно, – успокаивающе сказала она и стиснула ладонь в коротких густых волосах у него на затылке. – Ты только не бойся меня…

Тимофей не вдумывался в то, о чем она его попросила. Кровь колотила в виски, и было уже не до разговоров.

– Мы предлагаем сейчас провести в Калининграде кинофестиваль, на который приедет Никита Михалков со своим новым фильмом. Чуть позже мы объявим о стипендии Тимофея Кольцова в местных вузах. Причем предполагается не только стипендия для студентов, но и гранты для научных работников. О строительстве могильника для захоронения радиационных отходов с отработавших подводных лодок мы доложим дополнительно, когда проработаем вопрос окончательно. – Приходченко заглянул в свои бумаги.

– Его обязательно строить? – спросил Кольцов, не поднимая глаз от своего экземпляра рабочего графика.

– Можно только объявить, Тимофей Ильич. Собственно, можно вообще ничего не делать…

Кольцов поднял голову, и Приходченко как будто споткнулся о его взгляд.

– В том смысле, что достаточно просто хорошо освещать. Тем более что самое главное обещание вы уже сдержали…

Кольцов взгляд не отводил, и Приходченко глаз не опустил.

“Неужели знает?” – мелькнуло в голове у Олега, и сразу стало муторно, как будто заболел желудок.

День оказался тяжелый. Олег еле-еле уехал из дома – с женой и тещей в последнее время не было вообще никакого сладу. Кирюха вопил и не хотел его отпускать – цеплялся за ноги, плакал, разбил чашку, и Олег влепил ему подзатыльник. При воспоминании об этом подзатыльнике ему становилось так плохо, гораздо хуже, чем под взглядом Тимофея Кольцова.