Татьяна Устинова - Большое зло и мелкие пакости

— Приезжайте, — сказал Потапов, — или вы хотите, чтобы я к вам приехал?

— Нет, нет! — вскричал “Анискин”. — Я сам подъеду!

— Жду, — ответил Потапов и положил трубку.

Кабинет у министра был куда больше, чем кабинет начальственного Евгения Петровича Первушина, и не столь безлик и казарменно тяжеловесен. Секретарша тоже оказалась не такой, какой ее представлял себе Никоненко по голосу в трубке. Ей было лет пятьдесят, и она была похожа на Маргарет Тэтчер.

Чудеса, да и только.

Потапов не стал принимать милицейского капитана, сидя за необъятным, заваленным бумагами столом. Вышел и пристроился напротив, за приставным столиком для переговоров. Столик был длиной метров пять.

— Чай, кофе?

Никоненко не хотел ни чаю, ни кофе.

С утра он напился кофе в компании проходящей по делу Алины Латыниной. Пожалуй, он проспал бы, если бы она его не разбудила. И даже хуже — под утро ему по обыкновению снились красочные эротические сны, и, когда она пришла его будить, он не сразу понял, что это вовсе не продолжение его ночных фантазий, и долго мычал что-то маловразумительное и подсовывал ее ладонь себе под щеку, пока она, наконец, не схватила его за нос и этим разбудила окончательно.

От воспоминаний ему стало жарко.

Потапов посмотрел с удивлением — скулы у капитана покраснели очень заметно.

— Дмитрий Юрьевич, зачем вчера вечером к вашей подруге приходил Сидорин?

— Откуда вы знаете?

— Видел.

Потапов засмеялся:

— А еще говорят, что у нас в милиции работают непрофессионалы! Точно не будете ни чай, ни кофе?

Опять он со своим кофе! Только-только капитан усилием могучей воли согнал краску с физиономии!

Утром она была совсем другая — непохожая на броненосец “Потемкин”, свежая, как будто только что умывшаяся колодезной водой. Бриллианты на пальцах не сверкали хищным блеском, а по-утреннему бодро блестели, когда она наливала кофе. Очень короткие волосы утратили парикмахерский изыск, и она смутилась, спросив у него фен. Какой еще фен? Откуда у него фен?!

— Сидорин пришел потому, что вы напугали его до смерти, — сказал Потапов. — Он решил, что вы собираетесь упечь его в тюрьму, и явился к Мане, чтобы узнать у нее, как поговорить со мной. Он решил, что спасти его могу только я.

— От меня спасти? — уточнил Никоненко.

— От вас, — согласился Потапов. — Он был очень удивлен, увидев меня. Он не знал, что я… у Мани.

— Вы уже решили, как будете его от меня спасать?

— А его надо спасать?

— От меня — не надо, — сказал Никоненко. — Он долго у вас пробыл?

— Минут пятнадцать, — Потапов усмехнулся. — Вы же сказали, что видели его, значит, знаете, сколько он пробыл. Или что? Проверяете?

— Во что он был одет, Дмитрий Юрьевич?

— Вовка? — переспросил Потапов удивленно. — Черт его знает. В куртку какую-то. Под курткой свитер. Я не помню. Можно Мане позвонить и спросить. Женщины как-то лучше это запоминают. А что?

— У него в руках что-нибудь было?

— Ничего не было, по-моему, — сказал Потапов, вспоминая.

— Вам его визит не показался странным?

Потапов потянул к себе чистый лист бумаги, достал из внутреннего кармана тяжелую золотую ручку и стал что-то задумчиво рисовать. Никоненко посмотрел — выходила заячья морда.

— Да как вам сказать. Не знаю. Пожалуй, нет, не показался. Его, правда, очень напугал ваш с ним разговор. Он… неуверенный в себе, очень… задавленный человек. Раньше он таким не был. Что-то с ним стряслось, не знаю.

Дина Больц с ним стряслась, подумал капитан Никоненко, а больше ничего такого с ним не стрясалось.

— Когда вы ему открыли, он был удивлен или испуган?

— Не знаю. Ну, удивился, конечно. Вы считаете, что это Вовка Сидорин стрелял в Маню и в домработницу ее подруги?

— Я пока ни в чем не уверен, Дмитрий Юрьевич. — Капитан помолчал. — У меня еще один вопрос.

— Пожалуйста.

— Это вы написали записку Дине Больц? Ну, о том, что она стала лучше, чем была, и ничего не замечает вокруг? Посмотри получше и так далее. Вы, Дмитрий Юрьевич?

Никоненко смотрел очень внимательно. Потапов снял очки и положил поверх заячьей морды. Тонкая оправа негромко звякнула.

— Вы же знаете, что я, капитан. — Без очков он щурился, как крот из мультфильма. — Вы с самого начала знали. Вы тогда очень ловко заставили меня написать на бумажке телефоны и фамилию. Я потом думал, зачем вам это нужно, когда можно было спросить у охраны или у водителя, или в справочнике посмотреть.

— Что вы имели в виду, когда писали записку?

— Да ничего я не имел в виду. Просто так. Школа. Детство. Все в Дину были влюблены, а Вовка до сих пор влюблен. Я и написал, чтобы она обратила на него внимание. Потянуло меня на школьные игры в любовь, только и всего.

Ну да: Его потянуло, а капитан на этом столько времени потерял.

— А потом что случилось?

Потапов засмеялся.

— Потом мне стало неловко. Я сидел в президиуме и думал, что зря я это написал. Дина человек сложный, истолковала бы это как-нибудь не так, пришлось бы потом отношения выяснять.

— В каком смысле не так?

— В том, что я не собирался снова за ней ухаживать! — сказал Потапов нетерпеливо. — А она могла решить, что я предлагаю ей именно это. Если бы сообразила, что записка от меня.

— Она бы сообразила, — заметил Никоненко.

— И я так решил. — Потапов надел очки, перестал щуриться и обрел прежний самоуверенный вид. — Мне этого не хотелось. В моей жизни полно женщин типа Дины Больц. Больше не хочу.

— И что?

— Когда у сцены началась толчея, я ящик тихонько за штору задвинул. Саша, охранник, ко мне вплотную стоял, и моих маневров никто не заметил. Я решил, что, если его с глаз убрать, Тамара про него точно забудет. Она и так, бедная, все время в туалет бегала. От нервов, как это моя мама называет. И точно забыла.

— Куда бегала? — переспросил Никоненко.

— В туалет. Не то чтобы я за ней следил, но она все время попадалась мне на глаза.

— Дмитрий Юрьевич, — капитан посмотрел министру в глаза, — вы задвинули ящик за штору до торжественной части или после?

— После, — сказал Потапов уверенно, — когда все со сцены спускались.

— А во время торжественной части он был на сцене?

— Не знаю. Я не смотрел. Наверное. Где еще ему было быть?

— К сцене кто-нибудь подходил, когда вы там сидели?

— Конечно. Тамара носилась, как обычно.

— А еще?

— Не помню, капитан. Я думал, как бы мне устроить, чтобы записка не попала к Дине. Не вытаскивать же ее на глазах у изумленной публики!

— Тамара дружила с Диной?

— Что?

— В школе Тамара дружила с Диной?

— Девчонки вообще с ней не особенно дружили, — сказал Потапов, пожав плечами, — и Тамара не дружила. За Тамарой ухаживал Вадик Уваров, они, по-моему, сразу после школы поженились, а Динка просто так, для смеха, хотела его отбить. У нее это даже получилось на некоторое время. Вадик за ней потаскался-потаскался и вернулся к Тамаре. А какое это имеет значение?