Инна Бачинская - Темный ангел одиночества

– А что это вы коньяк фужерами? – спросила Лола.

– Это я, Лола, сидел, пил один из фужера, а тут Юнона. А меня малые дозы больше не берут.

– Брось, ты же не пьешь! Или за компанию? – Она остро взглянула на Юнону. Та промолчала.

– За Марту! – произнес Евгений, поднимая фужер.

Юнона снова пригубила; Лола отпила несколько глотков и отставила фужер, рассматривая в упор Юнону. Она была, как всегда, злая и полная яда; хмель на нее почти не действовал. Евгений залпом допил коньяк и закашлялся.

– Как Марта? – спросила Лола. – Может, наконец скажешь, где она? В какой больнице?

Он с трудом преодолел мучительный приступ кашля.

– Она у Лемберга.

– У Лемберга? – протянула Лола удивленно. – Но ведь Лемберг… У нее что, с головой проблемы? При чем тут Лемберг?

– Она перестала реагировать… не понимает, не отвечает… понимаешь? Ни-че-го. Они не знают, что с ней. Пробуют всякие методики… и ничего. – Язык у Евгения заплетался.

– Вот оно что, – пробормотала Лола. – А я-то думаю… Но хоть жива останется?

Юнона протестующе шевельнулась и спросила:

– Сделать тебе бутерброд?

Получилось демонстративно, по-хозяйски. Лола взглянула остро, дернула плечом. Она была растеряна и не знала, что сказать.

– Давай!

Евгений молчал, уставившись в стол.

– Да что вы как… не знаю! – с досадой воскликнула Лола. – Мы же не чужие! Что, так плохо?

Евгений кивнул. Юнона видела, что ему не по себе. Она подумала, что он боится Лолу…

– А ты часто здесь бываешь? – обратилась к ней Лола. – Утешаешь по-дружески? Похвально, похвально.

– Не часто.

Юноне не хотелось ввязываться в пустопорожний разговор, но молчание выглядело бы слишком демонстративным. Если бы они обе были в любом другом месте, Юнона не обратила бы на подколки Лолы ни малейшего внимания, но здесь, у Евгения… Не хватало еще скандала, с этой идиотки станется. Вон как смотрит, волчица!

– Понятно. Свет в конце туннеля?

Юнона не ответила.

– Девочки… мне нехорошо… пойду, прилягу… – Евгений попытался подняться и качнулся. Схватился за край стола.

Девушки вскочили. Подхватили его с обеих сторон, потащили вон из кухни. Определили на громадный диван. Юнона подсунула под голову подушку, Лола накрыла пледом. Они стояли и смотрели на мужчину своей мечты. Евгений, смертельно бледный, с запрокинутой мучительно головой и оскаленным ртом, хрипло дышал; изо рта тянулась нитка слюны. Рафинированный тонкий эстет Евгений, упившийся до положения риз. Они переглянулись вопросительно – что теперь?

– Может, чайку? – сказала Лола, и Юнона согласно кивнула. – Нельзя оставлять его одного.

И снова Юнона кивнула. Конечно, нельзя.

– Сколько он выпил? – спросила Лола, когда они устроились на кухне.

– Два фужера.

– Много. У него астма, он совсем не пьет. Вообще, странная история с Мартой. Что он тебе рассказывал?

– Почти ничего. Она не реагирует… ни на что не реагирует. Не узнает его, молчит.

– Не узнает? Это что, контузия после аварии?

– Они не знают. Он каждый день у нее.

– Еще бы! А где она была после аварии? Сколько? Два, три дня? В таком состоянии далеко не уйдешь.

Они говорили мирно, как союзники, склонившись голова к голове. До чая дело не дошло, но коньяк отпивали. Юнона сделала бутерброды.

И вдруг Лола спросила:

– Ты его любишь?

Юнона подумала и ответила:

– Люблю.

– Он был женат дважды, и все без толку, – сказала Лола. – Он ни с кем не может ужиться, слишком тонкий. У него психотип одиночки: это мое пространство, мои игрушки, а ты отойди, не тронь. Он никогда не раскрывается. Ты думаешь, почему он напился? Он не знает, что делать, понимаешь? Его вышибло из седла. Потому что слабак. А напиться – самое то, типичный эскапизм. Он никогда не принимал решений, у него и проблем-то по жизни не было. Мозги блестящие, но заточены на схоластику, на теорию, он кабинетный ученый. Академическая семья, родичи за бугром, богатые тетки – все готовое, все на блюдечке, не надо было вырывать у соперников, а тут такой… пердимонокль.

Юнона не знала, что такое эскапизм, и второе слово… монокль , но переспрашивать, разумеется, не стала. Смысл был ей ясен. Она догадывалась, что Евгений не герой, но какая разница? У нее, Юноны, характера на двоих, на троих, может, такой ей и нужен, а она, дура, искала героя.

– Мы с ним встречались, – уронила Лола, ухмыльнувшись кривовато.

– Ты?! – поразилась Юнона.

– Что, рылом не вышла?

– Да нет, – смутилась Юнона, хотя именно так и подумала. – Долго?

– Не очень. Три года назад.

– А Марта?

– Марта появилась потом. Если честно, я не знаю, что такое Марта! Ты не поверишь, я действительно не знаю, что она такое.

– В каком смысле? – не поняла Юнона.

– В прямом. Я не знаю, о чем она думает, потому что она молчит. За все время, что я ее знаю, она не сказала ничего! Ровным счетом ничего. Понимаешь? Ну, кроме зрасьте-до-свидания-спасибо. Ни одной мысли, ни одного суждения, ну, хотя бы про книжку прочитанную или кино, даже про тряпки, шопинг, даже сплетни сгодились бы. Ничего. Сидит, молчит, улыбается. Ты говоришь, она сейчас сидит и молчит? Она всегда была такая. Ума не приложу, о чем он с ней говорил!

Она замолчала, вспомнив с горечью и злобой, как приставала к Евгению. Он только развелся, уже во второй раз, и она засуетилась. Тогда с ней был Иван, но она сделала ставку на Евгения.

Иван… какие возлагались надежды! Бывший не то режиссер, не то сценарист. Околокиношник, одним словом. Богема. Она сходила с ума! От одного голоса в трубке дрожь в коленках и словесный ступор. Она влюбилась в него, когда он сказал: «Мы поклоняемся разным богам». А еще он любил повторять: «Все, что не убивает меня, делает меня сильнее». – И после паузы добавлял значительно: Ницше».

Идиотская, захватанная фраза! Но это сейчас, а тогда…

Лола была «дитем» слова. Слово значило в ее жизни все или почти все. На трех языках плюс родной. И когда он говорил насчет разных богов и при этом так смотрел, она чувствовала, что летит или падает. Трепет и желание. Радость узнавания. Свой.

Не сложилось. Иван оказался пьяницей, бездельником и треплом. Кроме культовой фразы насчет разных богов и «силы через убийство», за душой у него были еще три-четыре, которыми он пользовался в различных жизненных обстоятельствах, как медными грошами. И ни разу за все время ни цветка, ни перчатки. Якобы он выше этого.

Все приедается в конце концов. Кумир, не оправдавший ожидания, жалок.

А тут Евгений освободился. Он казался легкой добычей. Мягкий, спокойный, уклончивый. Кроме того, ах, у них так много общего! Языки, книги, поездки! Иван неплохой любовник, с ним хорошо, но он придурок, пустая порода. С Евгением, если честно, никак. Но зато потом можно поговорить и отвести душу. И статус. Появиться с Евгением на людях совсем не то что появиться на людях с Иваном. Хотя о чем можно судить с одного раза? Второй так и не состоялся. А она надеялась. Бог ты мой, как она надеялась! Бросалась как в омут головой. Дежурила под домом и выскакивала, завидев его сутуловатую фигуру – якобы случайно. Изводила звонками – не просто так, а сугубо по делу: удалось раскопать у букиниста в Лондоне уникальное издание Хомского (или что-нибудь столь же труднопостижимое и высоколобое) – «ты, кажется, интересовался». И потом – по-дружески, легко, ненавязчиво – может, пообедаем? Или поужинаем? Занят? Ну разумеется, как-нибудь в другой раз.