Екатерина Лесина - Поверженный демон Врубеля

– Пороть их надо, – сказала она, прихлебывая чаек. А вкусный… этакий, душистый, не как у всех. Интересно, откуда соседка взяла.

– Пороть? – светлые бровки поднялись, и удивление на соседкином лице было неподдельно. – Она же ребенок…

– Непоротый.

– Но… – похоже, мысль о том, что иных детей только розгою и исправишь, была для Аделаиды нова. – Она же… нельзя бить детей!

Эту чушь Марии Васильевне уже доводилось слышать. Иные пропагандисты утверждали, что на детей воздействовать надо исключительно словом… глупость какая! Быть может, конечно, где-то и существуют такие идеальные дети, которые воспринимают родительские наставления с благоговением и во взрослой жизни следуют им, но соседкина Оленька к их числу не относилась.

– Меня пороли. И своих я драла, особенно Сашку, – доверительно сказала она, разламывая сочник пополам. – И вон, в отличники вышел… а вы, если и дальше мямлить станете, потеряете девку. Вот увидите, свяжется с дурной компанией, и тогда все…

Соседка лишь вздохнула и ручки прижала к груди.

А платьице-то знатное, пусть и из дешевой ткани шитое, но воротничок-стоечка, пуговички эти, белой тканью обтянутые… Мария Васильевна от такого не отказалась бы.

– Где брали, – поинтересовалась она, отбросив всякое стеснение, которого у нее и без того не много было.

– Сшила, – призналась соседка.

Тогда-то и выяснилось, что работает она швеею, не при заводе, а в комбинате быта… и конечно, возникал вопрос, почему квартиру дали в заводском доме, но Мария Васильевна была человеком в высшей степени практичным. И при всей своей вере в коммунистические идеалы осознавала, что заводскому начальству тоже охота красивых платьев.

И вообще, в некоторые дела нос лучше не совать. Целее будет.

С того дня и началась дружба ее с Аделаидой. Конечно, находились люди несознательные, не способные оценить все то, что Мария Васильевна делала для соседки, поговаривавшие, будто от дружбы этой выгода была лишь самой Марии Васильевне.

Да, Аделаида шила.

Она обладала удивительным умением создать платье буквально из ничего. И такое, которое подходит именно клиентке, и никому больше. И Мария Васильевна, молодость которой пришлась на времена, когда о нарядах и не помышляли, расцвела.

Правда, на характере сие не сказалось.

– Балуешь ты ее, – она теперь почти все свободное время проводила у соседки, в квартире которой чувствовала себя как дома. И не стеснялась давать советы. – Вот посмотришь, не доведет это до добра!

Соседкина дочь, пожалуй, была единственным обстоятельством, которое мешало Марии Васильевне полностью наслаждаться дружбой. Наглая, своенравная и не имеющая ни малейшего желания проявлять хоть какую-то вежливость. Она возвращалась из школы, громко, как-то нарочито громко даже хлопала дверью. Портфель швыряла на пол. Ботиночки свои – в угол, и босиком шлепала на кухню. Гремела посудой, а грязную оставляла в раковине, будто помыть не могла.

Мария Васильевна, не особо стесняясь, указывала соседке и наглой девице на пробелы в воспитании, однако же если Аделаида смущалась и краснела, то Оленька лишь фыркала.

– Чего вы сюда ходите? Вам чего тут, медом намазано? – посмела нагло заявить она однажды. И дверь открыла так, на пол-ладони, чтоб точно Марию Васильевну не пустить. – Мамы дома нет!

– А где она?

– Уехала.

– А когда вернется?

Наглая девчонка захлопнула дверь и уже из-за нее крикнула:

– На той неделе…

Отсутствовала соседка три дня, а явилась с сумками, которые Мария Васильевна помогла донести. Конечно, не без задней мысли, было ей очень любопытно посмотреть, что же в тех сумках.

А еще узнать, куда это Аделаида ездила.

К кому.

Ну и, естественно, пожаловаться.

Аделаида, выслушав Марию Васильевну, вновь вздохнула.

– Оленька не хотела тебя обидеть…

А по мнению Марии Васильевны, аккурат этого наглая девица и добивалась. Иначе для чего хамила?

– И я рада, когда ты приходишь… – прозвучало это неуверенно, но Мария Васильевна сочла за лучшее на этакую мелочь, как дрогнувший голос соседки, внимания не обращать.

Разве Мария Васильевна делает что-то плохое?

Она соседке лишь добра желает!

И старается, чтобы та осознала, сколь губительно скажутся на будущем дочери ее действия, точнее, полное бездействие.

– Она в отца пошла… – Аделаида не спешила распаковывать сумки, оставив их в коридоре, и от помощи, предложенной соседкою почти искренне, отказалась.

Но впервые заговорила об отце дочери.

Не то чтобы тема эта сильно волновала Марию Васильевну. Про себя она давно решила, что соседка была замужем, но или развелась, или овдовела. Случается. Женщина, воспитывающая детей одна, ежели разобраться, не такая уж и редкость.

– Он очень резкий человек… – Аделаида вдруг упала на стул и разрыдалась.

Она плакала горько, самозабвенно, а Мария Васильевна, не представлявшая себе, как следует поступить, просто села рядом и погладила по плечу.

– Все пройдет, – сказала она тихо. – И дурное тоже…

Соседка же кивнула.

И стала рассказывать… о себе, о жизни своей детдомовской, о родителях погибших, которых она помнила весьма смутно. О дяде за границею… о нем она узнала лишь когда анкету свою прочла.

Неблагонадежная.

И это слово запало глубоко в сердце Аделаиды, которая и сама себе верить перестала, чего уж о других говорить. О том, как начинала шить… в общежитии рабочем… и красавце-начальнике, положившем на Аделаиду глаз.

Он обещал многое, а не исполнил и малого.

– Он женат был, но… говорил, что ее не любит… а развестись не может… карьера у него…

Мария Васильевна поджала губы. Внебрачные связи она осуждала примерно так же, как и порчу общественного имущества. Вот только навряд ли сейчас ее осуждение было уместно. Как ни странно, но Мария Васильевна, никогда не обладавшая душевным тактом, сумела сдержаться, не высказаться. Может, потому, что не считала соседку виноватой.

Слабая она, морально неустойчивая. И если осуждать кого, а то и вовсе вызвать на товарищеский суд, прилюдное разбирательство устроив, так это ее любовника…

– А мне так хорошо было с ним. Он меня любил. Никто не любил, а он…

– Он тобой пользовался, – буркнула Мария Васильевна и все одно соседку обняла.

– Он мне помог с квартирой… не с этой, с другой… однокомнатной. И когда Оленька родилась… он очень ее баловал. Появлялся, когда мог… и всегда праздник. А потом… сказал, что между нами все… что он больше не может рисковать… квартиру эту вот… устроил, – Аделаида вытерла щеки. – Прощальный подарок. И на Оленьку присылает иногда… или вот… с шофером вещи… разные… но Оленька скучает… а он уже… забыл, и все…

Пожалуй, Мария Васильевна могла бы соседке посочувствовать, если бы сочувствовать умела. Ей подумалось, что подобный исход вполне закономерен. И единственное, что Аделаида могла бы сделать, – в суд подать, на алименты.