Екатерина Лесина - Поверженный демон Врубеля

– Тоже думаешь, что я безумен? – Мишенька вывернулся, чтобы заглянуть мне в глаза, и, признаюсь, это было нелегким для меня испытанием. – Я говорил Наденьке, а она… она меня все успокаивает… уговаривает показаться доктору… а я не безумен! Я знаю, что демонам нельзя верить… он придет за мною… за Саввой…

– Демонов не существует, – как можно более уверенно произнес я. – Ты же всегда был материалистом.

Это не было правдой, но я сказал так, чтобы успокоить Мишеньку.

– Неужели ты и вправду думаешь, что убедишь меня в этом? – поинтересовался Мишенька, ненадолго сделавшись похожим на себя прежнего. – Ты же встречал одного… мы оба встречали… меня она прокляла, да и тебе досталось…

– Не говори глупости!

– Это не глупости, – Мишенька проявил обычное свое упрямство. – Разве ты не вспоминаешь о ней?

– А ты?

Он отвернулся. И я понял: вспоминает.

И вот почему лицо его Царевны Лебеди показалось мне столь неуловимо знакомым… и не только ее. Он помнил Эмилию. Любил свою жену – в его любви я нисколько не сомневался, – но все же не мог освободиться от той роковой страсти, которая едва не сгубила его.

– И голова болит постоянно. – Мишенька сдавил голову руками. – Порой кажется, что я дышать не могу из-за этой боли… а после ничего, отпустит вроде… только он изменится.

– Демон?

– Да… он смеется надо мной! То он ужасен, то вдруг… я никогда не видел существа, более притягательного… он думает, что мне не под силу справиться… не под силу…

Мишенька замолчал, уставившись на стену трактира, где не было ничего интересного, и тогда я понял, что разум его ускользнул из реального мира в вымышленный, где Мишеньку поджидал его собственный демон.

Тем же вечером я самым наглым образом, без приглашения, явился в дом его, зная, что Мишеньку там не застану. После нашей прогулки он вернулся в мастерскую, чтобы продолжить работу над картиной.

Встретила меня Надежда.

К слову, я опасался, что и ее застану на грани болезни, поскольку роды ей дались тяжело, да и заботы о младенце отнимали много сил. И супруг, чье болезненное состояние усугублялось, причинял ей немалое беспокойство. Но выглядела Надежда если не цветущей, то всяко спокойной.

И меня поприветствовала сердечно.

– Как хорошо, – сказала она, – что вы сами заглянули. Я, признаюсь, собиралась отправить к вам записку с тем, чтобы пригласить вас на чай.

– И беседу.

– И беседу, – согласилась Надежда, улыбнувшись печально. – Вы всегда были поразительно откровенны, что не может меня не радовать…

Чай мы и вправду пили.

Она сидела, взяв на руки Савушку, который вовсе не гляделся болезненным ребенком. Напротив, он был столь очарователен, что и малое уродство не могло лишить его толики этого очарования. И достаточно было лишь заглянуть в огромные, хрустальные будто его глаза, немыслимой прозрачности, цвета яркого, какой я видел лишь на Мишенькиных картинах, как всякие мысли об уродстве исчезали. В глазах этих мне виделась некая, недоступная обыкновенному разуму человеческому, мудрость.

И вспомнились вдруг святые безумцы Кирилловской церкви.

Не там Мишенька Бога искал… не там… дети воистину святы. И Савушка был не человеком – тем ангелом, которого Мишеньке некогда обещали.

– Вы ведь встречались с Мишей? – спросила Надежда, начиная неудобный разговор, ради которого я, собственно говоря, и явился.

– Увы.

– И видели, каков он стал?

– Он… слишком много работает.

– Верно, – улыбка Надежды поблекла. – Я говорила ему о том… я умоляла его не мучить себя… нас… а он только и твердит, что обязан содержать семью. Как будто мы не можем прожить скромнее… у меня имеются драгоценности… а через годик-другой я вернусь на сцену. Мне предлагали ангажемент. Но он о том слышать не желает. Он… мне кажется, что он осознанно доводит себя до истощения… у него голова болит.

– Он говорил.

– И о том, что видит демона? Что тот указывает ему, как писать? Я умоляла его оставить эту проклятую картину! У него имелись иные заказы! Портреты… но портреты ему писать скучно!

В голосе Надежды проскользнули гневливые ноты, и, выходит, что в семействе Врубелей этот разговор происходил неоднократно, но всякий раз безуспешно.

– За портреты, ежели бы он дал себе труд немного прислушиваться к пожеланиям заказчика, неплохо платят… или вот мастерские в Абрамцево… Савва намекал, что Мишеньку примут на старое место охотно. А он… он одержим!

Она заломила белые тонкие руки в жесте театральном, и все же исполненном отчаяния.

– Он только и говорит, что про своего демона, что должен получить от него свободу… и я не знаю, как образумить его!

– Уезжайте, – посоветовал я.

Я ведь и сам долго думал, пытаясь понять, как надлежит поступить. Отправить Мишеньку в лечебницу? Это казалось мне мерою преждевременной и чересчур уж жестокой, все же тогда не видел я в его одержимости истинного безумия.

Оставить все как есть?

Тогда он или действительно сойдет с ума, или же доведет себя до нервического и физического истощения. А вот смена обстановки…

– Куда? – Надежда, похоже, думала о том же.

– Не суть важно…

– Важно, – не согласилась она и, усадив Савушку, который вел себя с неподобающей его возрасту серьезностью, был тих и некапризен, Надежда поднялась. – Я думала… много думала… быть может, если он вновь встретится с той женщиной…

– Эмилией?! Извините, я…

– Ничего. Я знаю все… было бы сложно не узнать, когда он так искалечил себя.

Я не стал уточнять, от кого Надежда узнала правду, сам ли Мишенька рассказал, или же донесли иные люди, готовые угодить или, напротив, желавшие предупредить… или просто причинить боль. Как бы там ни было, но Надежда знала.

– Быть может, если он увидит, что она постарела… подурнела…

А ведь она ревнует.

Это было так удивительно, что тихая Надежда, никогда не позволявшая себе повысить голос на Мишеньку, способна его ревновать. И к кому? К той, которая осталась далеко в прошлом?

– Тогда он поймет, что эта женщина – вовсе не демон, а обыкновенный человек…

– А если она…

– Бросьте, – Надежда одарила меня снисходительною улыбкой. – Сколько лет минуло? Пятнадцать? Двадцать? Она старше Миши… и теперь наверняка превратилась в старуху… пусть посмотрит. Пусть поймет, что демонов не существует.

– Вы уже все решили?

– Да. И все-таки… скажите, я не права?

Я не сказал.

Откуда было знать мне, что всех нас ожидало впереди?