Марина Серова - Под ручку с мафией

— По секрету скажу тебе, Володя, — говорю я тихо-тихо, — сегодня я от страха веселая. Тот самый отморозок, что тебя ножом предупредил, сегодня меня убивать будет.

Коврин смотрит внимательно, с недоверием.

— Тебя что, пожалеть? — говорит он тоже негромко.

— Нет, — отказываюсь я. — С какой стати? Тебя-то ведь не пожалели!

У нас с ним началась дуэль глазами. У него взгляд настороженный, изучающий, у меня — печально-сочувствующий.

— Ты знаешь, — решилась я на провокацию правдой, — наш с тобой доброжелатель рассказал мне в беседе без свидетелей, что тебе по «лимончику» за каждую рану заплачено. Это, как девочке, когда платят за каждый сеанс услуг.

Ну, достала я его! И ожидать не могла такого эффекта! У него включилось состояние, в котором здоровые люди начинают очертя голову махать кулаками. Дернулся, комкает одеяло и зубами скрежещет. Горячий мужик! Ничего, адреналин тебе полезен, лучше заживать будет.

А Иван Антонович-то явную ложь мне подложил насчет денег, которые я под ванной нашла, поступил не по-джентльменски. Хотя это в полном соответствии с его принципом беспринципности.

— Сволочь! — шипит Коврин, задыхаясь от злости.

— Должно быть, — допускаю я. — По его словам, таким вот образом, — касаюсь одеяла на груди Коврина, — меня предупредили, чтобы не влезала не в свои дела.

— Вранье! — он отвернулся к окну.

Смотри ты, как пробрало парня!

— Я тоже так думаю, — закончила я задумчиво.

После длинной паузы, будто начиная признаваться, он сообщил:

— Порезал меня Станислав Шубаров.

Тут уже мне, ничего не поделаешь, пришлось рот приоткрыть. Держите меня четверо, я падаю!

В регистратуре меня к телефону не подпустили. Две бабули, одинаковые шапочками, халатами, очками, проявили твердость и, несмотря на все мои ухищрения, позвонить по служебному аппарату мне не позволили. Объяснив неудачу отсутствием вдохновения, я не стала разочаровываться в своих способностях, а, выйдя на улицу, воспользовалась телефоном-автоматом. Он был со странностями, потому что взявший на том конце провода трубку первое время меня совершенно не слышал, и мне пришлось орать прилюдно, что Ивановой требуется подполковник Кирьянов и никто другой его заменить не может. В конце этого концерта в трубке глухо хрюкнуло, и мой абонент очень вежливо сообщил, что он не глухой и незачем так повышать голос, после чего мне пришлось довольно долго ждать без куртки и шапки на пронизывающем холодном ветру. Наконец все получилось, и Володя мне ответил, и сказал, что выйти сейчас никак не может, а закажет для меня пропуск к себе в кабинет.

В машине, одеваясь и пряча нож в «бардачок», а обрез — под сиденье, не брать же их с собой в здание УВД, я радовалась предполагаемой реакции бандитов на мое посещение «серого дома».

Они были уже в седле, и наша кавалькада плавно вырулила с больничного двора.

Подуспокоившись, Володя Коврин поведал мне, развязав наконец-то язык, о всех подробностях своего участия в деле, что, на мой взгляд, представляло собой одну большую и сплошную передрягу. О Джентльмене он не имел никакого представления. Для него все замыкалось на Шубарове, связанном, по его мнению, с компанией ушлых в уголовном отношении людей.

Коврин спокойно, в назначенный день и час, вынес из дома предварительно отобранные Станиславом экспонаты коллекции, завернув их в чистое тряпье и уложив в две наплечные сумки. Довез их, отдуваясь, — весили они немало — до железнодорожного вокзала и положил там в ячейку камеры хранения, номер которой Стас собственноручно записал ему на сигаретной пачке. В ячейке его ждал пакет с гонораром.

Беспокойным был этот день для Володи Коврина.

Позвонив по 02, дождался приезда милиции и на месте — в доме Шубаровых, а потом в райотделе твердил одно и то же, не отступая ни на запятую от инструкций, полученных от Станислава: ушел, вернулся, обнаружил открытой дверь, хотя запирал, и далее по тексту.

Свозили его, предъявив ордер, к нему на квартиру, где ему пришлось присутствовать при обыске, проведенном за рекордно короткое время. Я была там. Что там спрячешь! Сильно помог и приятель, к которому Володя заглянул перед возвращением в особняк, — подтвердил, чем создал для Коврина жалкое подобие алиби.

На любезный вопрос опера: «Ты думаешь, прощелыга, я тебе верю?» — Володя ответил с подкупающей искренностью: я бы, мол, на твоем месте не поверил тоже. А железки ведь я мог спереть и вчера, не так ли?

Поздно вечером, взяв подписку о невыезде, его вытолкали под дождичек, показавшийся ему, измотанному бесконечными коридорными ожиданиями, райским душем.

Вскоре вернулись Шубаровы, и обнаружилась пропажа ювелирных украшений Эллы Владимировны. Вор даже не потрудился захлопнуть дверцу сейфа, о местонахождении которого Коврин имел чисто теоретическое представление.

Еще один день изматывающих допросов в райотделовских кабинетах доконал Володю. Справедливо сочтя, что сочинившаяся заваруха не соответствует полученным им деньгам, он потребовал у Станислава, чтобы тот с дружками нашел способ избавить его от столь пристального внимания правоохранительных органов, пообещав в противном случае деньги вернуть, а меры принять самостоятельно. Я уж не знаю, что он под этим подразумевал. Запаниковавший Станислав наверняка обговорил со своим «учителем» детали, напился от безысходности и напугал матушку намерением выучиться владению автоматическим оружием. На следующий день после доклада Джентльмену о знакомстве с посетившей его Татьяной Ивановой Станислав на темной улице догнал Коврина и четырежды ударил его ножом, проявив, судя по характеру ранений, удивительное хладнокровие и умение владеть стальной занозой.

«Если раскроешь пасть, тебя закопают!» Володю затрясло, едва он повторил эти слова, произнесенные тогда Шубаровым.

И все это приключилось, когда я уже соглашалась взяться за дело, чтобы избавить сына Эллы Владимировны от неприятностей.

Сукин сын!

Что же касается его матери, я благодарила судьбу за отсутствие в городе Шубаровой. Отпадала необходимость объясняться с ней о причинах принятого мной только что решения закатать ее сынка на пару суток в изолятор временного содержания. Думаю, в этой просьбе подполковник Кирьянов не откажет. Хотя по Стасику в полный голос плачет не ИВС, а СИЗО. Моя задача — обеспечить его безопасность. Осквернять же его присутствием мою конспиративную квартиру не хотелось, да и как преодолеть при этом его рабскую преданность господину Страдаеву? Как убедить его сидеть в предоставленном убежище тихо и смирно? Связать разве что да рот залепить скотчем. Обделается за сутки, убирать за ним придется.