Марина Серова - Поддавки с убийцей

Решив уважать здешние правила, я спешилась и, оставив «девятку» знакомиться с «Запорожцем», вошла в проходную.

За стеклянной перегородкой сидела немолодая женщина в синей форменной рубашке. Услышав шаги, она подняла голову от книги и посмотрела на меня устало и равнодушно. Внизу, под полом, что-то звякнуло, и освобожденный от стопора турникет шевельнул передо мной блестящими крылышками. Пропускали сюда, похоже, без лишних вопросов.

Но вопрос все-таки прозвучал, и обращен он был, несомненно, ко мне, потому что никого, кроме меня, в проходной не было.

— Вам пропуск нужен? — спросила вахтерша и потянулась к полке на стене. — Вы из какого цеха?

— Нет, спасибо, обойдусь, — отказалась я поспешно. — Я не надолго. В отпуске я.

Она тут же потеряла ко мне интерес и вновь уткнулась в книгу.

Я отправилась на поиски Кирилла, повторяя про себя путеводные объяснения Ивана.

Он объяснил мне все хоть и косноязычно, но подробно и правильно, поэтому грязевые бассейны (или как они здесь называются) я нашла быстро.

Большие бетонные резервуары, разделенные такими же перегородками с тонкими металлическими перильцами, были заполнены иссиня-черной бурлящей грязью разной степени густоты. Здесь, как нигде на всей территории, ощущалось канализационное зловоние.

То ли начальства тут побаивались, то ли порядок любили, но вокруг канализационных бассейнов чистота была идеальная. Даже трава производила впечатление подстриженной.

Постояв недолго в раздумье, я двинулась через вонючее, булькающее озеро к белоснежному домику с плоской крышей, стоявшему по другую сторону перегородок. Едва я ступила на противоположный берег, как из-за двери высунулась здоровенная собачья морда и зашлась в припадке хриплого лая.

Похоже, Кирилл Федорович и здесь собачку держит. А вот и он, легок на помине.

Из дома вышел Керя и, прищурившись, смотрел на меня. Я остановилась поодаль и приветливо махнула ему рукой.

— Иди, Таня! — крикнул он, и я едва расслышала голос из-за собачьего бреха. — Она на цепи, не бойся!

Вообще-то собак я боюсь. Особенно больших и мохнатых, как эта.

— Ты отвечаешь за нее, Кирилл! — Я потихоньку двинулась вперед.

Подойдя к зверю, старик шлепнул пса по уху, чтобы тот унялся, и потряс железной цепью, демонстрируя ее надежность.

Изнутри домик выглядел гораздо вместительнее, чем снаружи. Пол оказался ниже уровня земли, и к нему пришлось спускаться по железной лестнице. Большая часть пространства была выложена толстыми, выкрашенными в черный цвет трубами, пересекавшими комнату по периметру. На трубах — манометры с дрожащими под стеклами стрелками… И все это хозяйство издавало негромкое позвякиванье, утробное бульканье и загадочное постукиванье. Постороннему человеку вроде меня находиться здесь ночью было жутковато. Стол представлял собой настоящий пульт управления с кнопками и переключателями.

— Добро пожаловать! — поприветствовал Кирилл, спускаясь вслед за мной по лестнице. — А где Иван задержался?

— Его не будет. Он теперь — мой заложник, гарант моей безопасности. Да и твоей тоже…

— Ты что же, боишься меня, старого?

— Опасаюсь твоей непредсказуемости. К тому же защищаясь, я могу тебя покалечить. Поэтому лучше, если бы ты не нападал. Иван находится в надежном месте, и я его освобожу сразу, как только уйду отсюда. А кроме меня, освободить его будет некому, имей это в виду.

— Я тебе верю, — сказал он и после непродолжительного молчания добавил: — Давай присядем.

Мы сели по разные стороны стола, и с улыбкой, сделавшей его уродливое лицо еще отвратительней, он спросил:

— А может, достать мне ножичек, простой складничок и отрезать от тебя по кусочку, пока ты мне не скажешь, где Ваню спрятала, а заодно и про себя в подробностях расскажешь.

По его глазам я видела, что, имей он такую возможность, воспользовался бы ею не задумываясь. С ним следовало держать ухо востро и ни в коем случае не поворачиваться к нему спиной.

— Не дури, Кирилл! Не советую.

— А почему бы и нет? — недобро усмехнулся он.

— А почему бы мне не заняться тем же самым? — попыталась я «перевести стрелки».

— Ты не сможешь. Косточка у тебя не та.

— Про мою косточку ты у племянника узнай. Хватит, Кирилл, врать и угрожать! Не обмануть нам друг друга и не напугать. Я это понимаю, а ты? Если нет, то ты или всегда был дураком, или с годами из ума выжил.

Он сжал губы, опустил глаза и замолчал, переваривая неожиданное оскорбление. Я дала ему для этого время.

Вообще-то я не люблю грубить людям, даже когда они этого заслуживают, и предпочитаю вежливое, в крайнем случае иронично-вежливое обращение. Но есть определенный сорт людей — а именно такой сидел сейчас передо мной, положив на стол руки с наколками на пальцах в виде перстней — знаками зоновского уважения, — общаться с которыми, а уж тем более добиться от них чего-либо можно только с позиции силы. Причем обязательным признаком силы они считают грубость, а вежливость принимают за форму подобострастия. Это моральные уроды, и, что самое интересное, некоторые из них свое уродство осознают.

— Значит, ты меня со всех сторон обложила? — заговорил, справившись с собой, Керя. — Зачем, я не понимаю?!

— Тебе ль не понимать!

— Нет! — настаивал он. — Я же согласился отдать деньги. Договорились же вчера с тобой обо всем. Объясни!

— А отдал бы деньги-то, будь Иван здесь? Не морочь голову, Кирилл, скажи правду.

— А как же!

Глаза его и лицо прямо светились от честности.

— Как я мог не отдать? Ведь ты знаешь все подробности наших с Ванькой дел. Да стукни ты ментам, нас завтра же возьмут за хибон и приволокут в «контору». Ну что ты, Таня!

— Какие менты! — улыбалась я, не веря ни одному его слову. — Что ты опять дурака-то валяешь? Если вы меня убьете, ни одного свидетеля ваших делишек не останется. И почему я должна верить вам? Потому что дом сожгли? Так не чужой же, свой собственный. Только страховку за него не получите — вот и все наказание. Потому что Аладушкина убили? Так вас никто не видел за этим занятием. А может, это я с Лозовой скорешилась и придумала план, как задушить алкаша и подкинуть его труп в твой двор. Лишь след от удавочки на своей шее изобразила — и вперед к ментам, если угрозы не сделают тебя покладистым. Хватит, Кирилл, дурковать, и давай играть в открытую. Пора тебе со мной договариваться. Из-за моей осведомленности в ваших с Ванькой делах, да и ради самого Ивана — тоже.

— За твою осведомленность тебе легче тыкву расколоть, — проговорил он задумчиво.

— Это еще суметь надо. Я тебе не алкаш какой-нибудь. А если и расколешь, Ваньке твоему — кранты!

— То-то и оно! — вздохнул он. — Дурак, а все же свой, родной. На старости лет это большое значение имеет. Сама убедишься, если доживешь.