Марина Серова - Поддавки с убийцей

Он облачился в халат и, раскрыв нож, всадил его в деревянный столб. Подойдя к собаке, он рванул цепь, затянув так, что собачья голова оказалась прижатой к земле. Пес громко взвизгнул и затих. Кирилл почесал его за ухом и закрепил цепь потуже.

— Я не шучу, Таня, говори. Сейчас я пока что в сомнении, как с тобой поступить, а вот когда изуродую тебя до неузнаваемости, тут уж никуда не денешься…

Опасность оказалась настолько реальной, что с пассивным поведением пора было заканчивать.

— Скажу, Кирилл, — согласилась я, стараясь говорить как можно беззаботней. — Обязательно скажу, хотя и не надеюсь, что моя покладистость тебя разжалобит.

— Ха! Покладистость! Под ножом-то!

«Прикинься овцой, Танька, — приказала я себе. — Сделай вид, что веришь в то, что он оставит тебя в живых!»

— Иван сейчас у рокеров, — «отдала» я секрет, повысив голос. — У Екатерины Лозовой твой Иван. В целости и сохранности, дожидается меня и денег.

— Вот и ладненько! — обрадовался Керя, гладя повизгивающего пса. — Сейчас я с собачкой управлюсь, и ты расскажешь, как туда добраться. Машинка-то твоя где?

— Керя! — Я улыбнулась его глупости. — Их там четверо вокруг Ваньки сидит. Куда ты ехать собрался?

— А у меня пистолетик есть, — глянул он на меня хитрыми глазками. — С «волыной» — то оно, Тань, надежно.

— Старый, смотри на вещи реально, — фыркнула я в ответ. — Для того чтобы перешлепать из пистолета четверых решительных и не склонных к панике людей, мало быть ворошиловским стрелком, надо еще и поддержкой чьей-то заручиться. Ну где тебе, старому, с ними справиться! Если не зацепишь никого, надают они тебе по черепу и все обо мне выспросят. А если, не дай бог, положишь кого, утопят вас с Ванькой в Волге.

Керя засопел и от злости сжал в кулаке собачье ухо. Пес завизжал жалобно и пронзительно, прося пощады у своего хозяина. Будто в досаде на его жалобу, Кирилл подобрал с земли глиняный ком и, взвесив его на руке, с размаху шарахнул им собаку по голове. Глиняные обломки разлетелись в разные стороны.

Пес растянулся у ног хозяина и громко и часто задышал. Настолько громко, что мне даже издалека хорошо был слышен каждый его вздох. Кирилл поднял ком больше прежнего и опять обрушил его на голову несчастного животного. Пес затих. Керя взял резиновые перчатки и, натянув их с неприятным треском, выдернул из столба нож.

Я мгновенно догадалась, что должно сейчас произойти, и зажмурилась, не желая на это смотреть. Память предательски развернула перед глазами яркую, как наяву, картину: кровать, а на ней собака с вывернутыми окровавленными внутренностями. Я попыталась отвлечься и представить себе что-нибудь нейтральное, но мне не удалось — звуки происходящего возвращали меня к этому отвратительному зрелищу. Хрипы, шорохи, судорожные поскребывания собачьих когтей и шлепки ладоней по чему-то мокрому… А немного погодя нос уловил новый оттенок в здешнем, ставшем уже привычным зловонии — запах крови…

— Вот они, вот они! — послышалось довольное бормотание старого упыря. — Далеко прошли, но застряли все-таки!

Послышался всплеск воды, я приподняла веки и тут же ощутила приступ тошноты от увиденного. Все оказалось в точности как в моих воспоминаниях. А Семиродов, нагнувшись над ведром, ополаскивал в нем руки, нож и что-то еще. Смотрел на это что-то, положив на ладонь, и вновь опускал в воду, пыхтя от удовольствия.

Теперь я знала все досконально, включая причину убийства Аладушкина.

— Вот они, «капли Христовы» — так их покойный Лозовой называл. Хочешь посмотреть?

Через минуту он поднес к моему лицу то, что достал из собачьих кишок. На его ладони с растопыренными, но в любой момент готовыми сжаться пальцами лежала большая брошь. Центральное место в ней занимали два крупных темно-красных камня, действительно напоминавшие кровь.

Я не стала ее подробно рассматривать, мне было не до нее, поскольку в другой руке Керя держал нож.

Итак, с собачкой он управился. Что дальше?

— Эх ты! — огорчился он на мое равнодушие. — А еще баба!

Зажав брошь в кулаке, он нагнулся и, подцепив ножом веревку вокруг моего живота, рывком перерезал ее.

— Развязывайся, а я соберусь пока.

Возиться с веревками мне пришлось долго.

Кирилл вылил воду и закинул ведро за ближайшую кучу. Что он сделал с тряпьем, халатом и всем остальным — не знаю, я не присматривалась. Видела лишь, как он завернул брошь в комок ваты и, бережно затолкав в жестянку из-под чая, опустил ее в сумку. Управился он намного раньше меня, и к тому времени, когда я оказалась на ногах, он уже стоял у стены, сжимая в одной руке лямку сумки, накинутую на плечо, а в другой — направленный на меня пистолет.

— Я все поняла.

— Хорошо. Иди вперед. Впереди все время будешь. А «волыну» я в карман положу. И запомни, шмальну не задумываясь.

Я в этом не сомневалась.

— Куда идти-то? — спросила я, вспомнив о собственном приказе прикидываться овцой.

— Как куда? К машине! — удивился он моей бестолковости. — К Катьке с тобой сейчас поедем, за Иваном.

Я шла впереди. Он, держа руку с оружием в кармане, — сзади, на расстоянии, исключающем возможность внезапного нападения с моей стороны.

— Как приедем туда, — инструктировал меня на ходу Керя, — ты не рыпайся. Во-от. Позовем Ивана. А как придет он, сразу уедем. Чтоб без разговоров, ясно? А пока дожидаться его будем, я тебя, извини уж, под «волыной» держать буду.

Я оглянулась. Ах ты, скотина!

— Ничего не бойся, — понял он по-своему мое телодвижение. — Я добрый, ничего плохого тебе не сделаю. Увезешь нас оттуда, вылезай из машины и чеши куда захочешь. А до города мы сами доберемся.

Хрен тебе в глотку, старый хрыч! Тут-то ты меня и пристукнешь, если все будет так, как ты задумал. Я брошь видела и, значит, по твоим представлениям, жить дальше права не имею. Для тебя каждый видевший камни — охотник за твоим сокровищем, следовательно, твой потенциальный убийца.

От удара меня подташнивало, к тому же в области затылка болела голова. Всего раз я подняла руку, чтобы дотронуться до больного места, и тут же услышала предостерегающее: «Но, но!» Значит, бдит Кирилл, не расслабляется.

Таким образом мы дошли до бассейна с жидкой грязью, не встретив по пути ничего такого, что могло бы сыграть роль отвлекающего элемента для моего конвоира. А люди вообще как будто вымерли. Выходной у них не по воскресеньям, что ли? Тропинка, по которой мы шли, оканчивалась у бетонной перегородки и начиналась вновь на той стороне. Извиваясь между кустов, вела к производственным корпусам и дальше — к проходной с блестящим турникетом. Я не стала обходить бассейн по берегу, а двинулась проторенным путем — по узкой бетонной полосе с жиденьким односторонним ограждением над бурлящей зловонной жижей. После всего, что я увидела, это зрелище не вызвало у меня никаких эмоций. Только раз, когда я споткнулась о какую-то стальную проволоку, проходящую поперек дорожки и слегка выступающую над поверхностью, в легком испуге трепыхнулось сердце. «Какой хам, мог бы поддержать женщину! — подумала я. — Случись с ним такое, я ему тоже не помогу».