Сандра Браун - Чужие интриги

Глаза Меррита сузились.

– Ты… сукин сын! – прохрипел он. – Что ты наделал?!

– Когда я пришла в себя, возле меня стоял сенатор Амбрюстер. – негромкий голос Бекки Стерджис был слышен во всех уголках студии. Стояла мертвая тишина, операторы, не осмеливаясь дышать, прильнули к камерам. Они так же боялись упустить хоть слово из ее показаний, как и миллионы затаивших дыхание телезрителей по всему миру, которые смотрели этот репортаж.

Бекки опустила глаза на сцепленные на коленях руки.

– Потом я очнулась… помню, как надеялась, что это просто страшный сон… проснусь – и все будет хорошо. Но это был не сон, а страшная реальность. Мой малыш был мертв. Его тельце так и лежало на полу, где его бросил Дэвид. А еще там была кровь… много крови. Моя, наверное. Дэвид меня избил.

– Дэвид Меррит? Президент?

– Да, мэм. Только тогда он еще не был президентом.

Сегодня на голове у нее был платок, закрывающий вмятину на виске в том месте, где скальп просто натянули на проломленный череп, а после грубо заштопали. Бекки до сих пор очень стеснялась своего уродства. Когда Барри видела ее первый раз, на ней была тюремная роба. Сегодня ее сменило простенькое платье. Если не считать платка, других украшений на ней не было.

– После того, как он ударил меня в первый раз, я упала и больше уже ничего не помню. Когда я очнулась, сенатор Амбрюстер сидел возле меня на корточках, пытаясь нащупать мой пульс. Он был потрясен, обнаружив, что я жива, – ведь Дэвид сказал ему, что я умерла.

– А еще он сказал сенатору, что вы убили собственного ребенка.

– Я этого не делала! – яростно выкрикнула она. – Его убил Дэвид. А я рассказала сенатору, как было дело. Он был очень добр ко мне, велел мне ни о чем не беспокоиться – он, мол, сам обо всем позаботится.

– И что он сделал?

– Позвонил доктору – тот приехал, заштопал меня, а после вколол мне обезболивающее.

– То есть он даже не отвез вас в больницу?

– Нет, мэм.

– А когда он позвонил в полицию?

– Не в полицию – в офис шерифа. А когда потом приехали офицеры… – Она расплакалась. Барри молчала, давая ей время успокоиться. – Сенатор им солгал. Сказал, что я убила собственного ребенка. Велел им меня арестовать. Они забрали меня с собой и принялись допрашивать. Хотели, чтобы я подписала признание, мол, это убийство по неосторожности. Я не соглашалась… какое-то время.

– А потом подписали.

– Да, мэм. Просто чтобы меня оставили в покое. Понимаете, голова ужасно болела. Пару раз меня вырвало… а потом стало совсем плохо. Ну, я и подписала бумагу, где говорилось, что это я убила своего малыша. Но я этого не делала! Это Дэвид Меррит его убил – вернее, нас обоих, так он думал.

Барри почти не вмешивалась, предоставив Бекки Стерджис возможность рассказать, как сенатор Амбрюстер, воспользовавшись своим влиянием, грубо попрал закон. Не прошло и нескольких дней, как Бекки предстала перед судьей, который приговорил ее к пожизненному заключению. Из окружной тюрьмы ее перевезли в тюрьму штата – и не будь Шарлин, которая два дня назад рассказала о ней Барри, сидеть бы ей там до конца ее дней. Министр юстиции Йенси лично убедил власти штата Миссисипи привезти ее в Вашингтон.

– Как вы думаете, – спросила Барри, – сенатор Амбрюстер поверил тому, что Дэвид рассказал ему о вас? По вашему мнению, он искренне считал, что служит правосудию, когда сделал все, чтобы отправить вас за решетку?

– Не знаю, – честно ответила она. – Но мне показалось, он постарался меня упечь, чтобы избавить Дэвида от неприятностей.

– Вы знали, что все это время Дэвид Меррит считал вас мертвой?

– Нет, не знала – до вчерашнего дня. Готова поспорить, сенатор и его обвел вокруг пальца.

Чтобы ее не упрекнули в предвзятости, Барри воздержалась от дальнейших вопросов. Впрочем, вывод напрашивался сам собой: сенатор Амбрюстер предпочел держать Бекки Стерджис в неизвестности, чтобы в случае необходимости использовать ее в качестве рычага давления на собственного зятя. К счастью, Барри отыскала ее до того, как сенатор вспомнил о ее существовании.

– И все эти годы вы провели за решеткой?

– Да, мэм. Мое прошение об условно-досрочном освобождении дважды отклонили.

– Но почему? Согласно записям, вы были образцовой заключенной.

– Не знаю, мэм. Просто отказали и все.

Барри сделала паузу, давая возможность зрителям самим сделать вывод, который, впрочем, и так был очевиден: сенатор заранее позаботился, чтобы Бекки Стерджис никогда не вышла на свободу.

– Несколько лет назад вашей соседкой по камере была женщина по имени Шарлин Уолтерс. Вы рассказали ей о том, что с вами произошло.

Бекки Стерджис кивнула.

– Да. Сразу после того, как Дэвид стал президентом. Вначале Шарлин мне не поверила – решила, что я все выдумала. Но когда в Белом доме, прямо в детской, умер еще один ребенок, ей пришло в голову, что, возможно, я говорила правду. А после ваших репортажей о СВДС она окончательно в этом уверилась. Шарлин стала подозревать, что маленький Роберт Раштон Меррит тоже был убит, только его убийство выдали за СВДС.

– Мисс Стерджис, сейчас я задам вам, возможно, самый трудный вопрос. Думаю, всем, кто сейчас слушает вас, не терпится узнать, почему вы молчали все эти годы. Вы попали в тюрьму по ложному обвинению, но ни разу не попытались обжаловать приговор. Почему?

Бекки пожала плечами, видимо, давно смирившись с неизбежным.

– А смысл? Никто ведь даже не заметил, что я пропала. Никто меня не искал, не спрашивал обо мне. Я ведь и прожила-то там всего ничего – небось все решили, что я просто уехала. Семьи у меня нет. Кому мне было рассказывать?

– Разве у вас не было адвоката?

– Конечно, был, мэм. Его прислали прямо туда, в офис шерифа – да что толку, коли он только и делал, что уговаривал меня сознаться? Сказал, что если не сознаюсь, то на меня повесят убийство первой степени, а это уже смертный приговор. А так, мол, отделаюсь всего лишь убийством по неосторожности.

И потом, я ведь долго болела. Из-за мигреней я, бывало, по несколько дней валялась в тюремном лазарете. Порой у меня случались провалы в памяти, когда я сама не помнила, где была и что делала. Прошло несколько лет прежде, чем я почувствовала, что с моей головой все в порядке.

После этого я принялась писать адвокату, письмо за письмом, пару раз он ответил, а после перестал. Я звонила – мне отвечали, что его нет, а сам он не перезвонил ни разу. Как-то раз приехал другой адвокат – не помню его фамилии, она у меня где-то записана, – сказал, что мой адвокат умер и что, мол, я должна оставить их в покое. А если я снова попытаюсь с ними связаться, добавил он, то сенатор Амбрюстер с них шкуру спустит. К тому времени Дэвид уже прошел в Конгресс. Мне стало ясно, что это дело дохлое. Один – сенатор, другой – конгрессмен… а я кто? Кто бы мне поверил?