Клод Изнер - Всюду кровь

Миро, задыхаясь, притащил от водопроводного крана две полные лейки, до боли оттянувшие ему руки. «Да, старик, ты не молодеешь. Хотя этого от тебя никто и не ждет!»

– Вы очень добры, в наше время это большая редкость… Не могли бы вы полить здесь, где герань, да-да, а теперь с другой стороны, тут у меня циннии и анютины глазки. Вот спасибо!

Поливая растения, Миро растерянно изучал последнее пристанище Жерара Манжена, 1906–1984, сотрудника Управления парижского транспорта, «любимого супруга и доброго друга», утопающего в цветах и безделушках: его могилу украшало множество выбитых золотыми буквами надписей и гипсовые рамки с фотографиями. «Будь моя воля, я бы завещал, чтобы меня похоронили в лесу, в безымянной могиле», – подумал Миро.

– Хотите, я вам помогу? – спросила старуха.

– Нет-нет, я справлюсь…

Миро полил гравий вокруг могильной плиты, убеждая себя, что все в этом мире имеет какую-то цель: что-нибудь здесь непременно вырастет, хотя бы пара одуванчиков.

– Это, конечно, не мое дело, но вам, пожалуй, стоит убрать этот сухой куст, он не красит могилу.

– Да, вы правы, он засох. Надо было приехать раньше, но я живу за городом, вырваться бывает нелегко, – ответил Миро и резко подхватил горшок с кустом, как будто бы желая его наказать.

– Знаете, я живу совсем рядом, но прихожу сюда раз в две недели, не чаще, – простонала дама. – Представьте себе, пятый этаж без лифта! Хорошо хоть, что месье Бурдуэн ходит за покупками, он так добр ко мне, правда, пьет, как сапожник. В квартире окно не открыть – никакого свежего воздуха, да еще и кошки этой нашей сумасшедшей: мочой воняет так, что деваться некуда! Вот я и прихожу два раза в месяц поговорить с моим Жераром. Он не может мне ответить, так что беседа у нас выходит спокойная. А вы?

– Я?

– Вы к кому пришли?

– Эмм… к тетке, – ответил Миро, указывая на могилу.

– Да что вы? Как интересно, а я-то думала, у нее никого не было.

– Вы ее знали?

– Ну конечно, раньше-то я всех тут знала, я ведь живу здесь уже сорок лет. Так что же, получается, вы племянник Валентины?

– Через… через жену, – пробормотал Миро и поспешил добавить плаксивым голосом: – Да, все мы смертны, «всякий миг нашей жизни на шаг приближает нас к смерти…» [46].

– Как красиво! Печально, но красиво. Прямо как моя соседка: вчера была жива, а сегодня ее вдруг раз – и убили! Тело унесли, неизвестно, где ее похоронят, даже оплакать ее и то некому, она жила одна, с собакой, несчастное животное, надо было мне ее забрать, но…

– Убили? Что вы имеете в виду?

– Убили, и все тут! Она жила в соседней квартире. Пресвятая дева, матерь Божья, – продолжила старуха, крестясь, – ведь на ее месте могла быть я! Вы же в курсе, что в этом районе орудует маньяк, который душит вдов? Бедная Эмильена!

– Ее задушили? – изумился Миро.

– Нет, представьте себе, на этот раз маньяк решил всех обмануть, он сменил метод, чтобы его не выследили! Надел ей на голову пластиковый пакет! Вот вы говорите, новые изобретения, а эти пакеты только загрязняют атмосферу, к тому же от них дети задыхаются. С другой стороны, черствый хлеб – тоже серьезное оружие, вчерашним багетом вполне можно убить человека, и…

Миро больше не слушал. Пластиковый пакет, как и у Ролана! Он вздрогнул. Повернулся к старухе, которая все продолжала говорить.

– Надо признать, что характер у Эмильены был преотвратный, она постоянно на всех злилась, да и в комиссариате ее все знали – она три раза подавала жалобу на старуху Буйон, у которой кошки, хотя ее-то, по-хорошему, надо было бы пожалеть. Но все равно, зарезать человека за такое – это уже слишком!

– Но вы говорили о пакете… – прошептал Миро, отступая назад.

Старуха тут же придвинулась к нему, хищно облизываясь, как шакал в предвкушении трапезы.

– Это потом! – победно воскликнула она. – Сначала задушили, потом зарезали! Для верности! А что власти делают, чтобы нас защитить? Да ничего! Они охраняют всех – черных, арабов, молодежь, собак, но только не нас, только не вдов!

– Вы сказали, что полиция допрашивала подозреваемых.

– Я? Ничего я такого не говорила! Они задали сотню вопросов всем жильцам, но подозревать кого-то… Вот меня, например! Потому что я-то много чего знаю, но им я ничего не скажу. Мы с Эмильеной, бывало, пили кофе и болтали о старых временах. Она раньше работала консьержкой и, доложу я вам, навидалась всякого! Как-то раз она показывала мне свое фото в газете, она спасла жизнь одной девчонке, уж не помню, как именно. Я понемногу все забываю, годы берут свое, мне ведь уже восемьдесят девять. Тяжело стареть, особенно когда болеешь. Знаете, что, молодой человек, давайте-ка присядем вон на ту скамейку. Вы позволите мне на вас опереться?

Ощущая сильную боль в плече, Миро упал на скамейку рядом со старухой. Он с ужасом увидел, как она медленно поднимает юбку, доходящую ей до щиколоток.

– Ноги страх как болят, а все из-за этой воды. Я бы с удовольствием отдала ее жителям Сахары, только вряд ли ее можно пить!

Миро ухмыльнулся, прикусил губу. Ткань неумолимо поднималась все выше, обнажая две огромные, как тумбы, ноги, расчерченные красными и фиолетовыми сосудами, подобно жуткой карте рек.

– Ах, как хорошо хоть немного побыть на воздухе. Так вы говорите, вы живете за городом?

– Вы не закончили: эта ваша соседка спасла жизнь какой-то девушке…

– Да-да, она работала консьержкой, ее фото поместили в газете. Нет, конечно, не на первой полосе, но все же ей было чем гордиться, потому что тот выпуск хорошо продавался – ну еще бы, с таким-то заголовком на первой странице!

– С каким заголовком?

– Все, что я помню, речь там шла об освобождении заложников в Ливане. А она, Эмильена, оказалась на четвертой странице, совсем неплохо.

Она глубоко вздохнула.

– Знаете, все эти допросы меня так взволновали. Получается, что преступник зашел в квартиру, сделав дубликат ключей. Эмильена никому не доверяла, всегда запиралась на два замка. Полицейским пришлось выламывать дверь. Это я позвонила месье Бурдуэну, ее Тоска так страшно выла.

– Но если преступник зашел, не сломав замок, то, возможно, это был кто-то знакомый? Родственник или съемщик?

– Да что вы говорите! Никаких родственников у нее отродясь не было, а сдавать квартиру тоже нет никакой возможности – всего двадцать восемь квадратных метров, крошечная комнатенка – настоящий чулан, да при нем кухонька размером с кладовку! К тому же я живу за стенкой и все слышу. Нет, Эмильена жила совершенно одна: любовные романы, телевизор да собака. Если бы к ней кто-то приходил, я бы знала, у нас ведь стены картонные! Знаете, когда у этой ненормальной Буйон кошки мяукают, мне кажется, что они у меня под кроватью!

– Значит, это мог быть кто-то, кого она знала, кто-то, кто помогал ей по хозяйству, или медсестра…