Барбара Вайн - Львиная стража

Он не ответил. Тилли пошла в туалет, и, пока ее не было, он со мной не разговаривал. Он стоял неподвижно, как статуя, и в то же время как нечто, готовое взорваться. Стоит прикоснуться к жизненно важной точке – и рванет. Когда он вот такой, я чувствую себя беспомощным, я чувствую себя абсолютно неадекватным.

Вернулась Тилли – она подкрасила губы и расчесала волосы. Они составляли красивую пару, только нельзя назвать людей парой, когда они не разговаривают друг с другом. Сандор бросил мне ключи от машины:

– Ты поведешь.

Я пытался вспомнить, когда он в последний раз называл меня «малыш Джо». Я понимал, почему он хочет, чтобы я вел машину. Чтобы не сидеть рядом с Тилли. Либо ему, либо ей придется сесть на заднее сиденье, и он позаботился о том, чтобы этим человеком стала она. Первые несколько миль она молчала. Молчали мы все. Пока мы были в ресторане, опустился туман – так всегда бывает в этой части мира, – и я то и дело проезжал через его белые клубы. Когда мы доехали до того участка, где дорога поднималась вверх, я едва не въехал в светофорный столб, прежде чем увидел, что горит красный.

Тилли заговорила, когда машина снова тронулась с места. Ее голос звучал возбужденно.

– Могу рассказать, как это сделать, – сказала она, – если вам интересно. Мне в голову неожиданно пришла одна идея. И способ несложный.

И опять Сандор ничего не сказал. Рискуя получить от него выговор – хотя он меня ни в чем не упрекнул, – я сказал:

– Что сделать?

– Похитить Нину Эбботт.

– Ясно, – сказал я. – И как?

– Забудьте о собаках, дуговых лампах и сигнализации. Забудьте об оружии. Здесь нет никакого риска. После первого этапа надо будет все продумать; я не представляю, что тут может пойти не так.

Сандор медленно обернулся и посмотрел на нее.

Вероятно, Апсоланд организовал поездку на стрельбище именно в тот день, потому что через несколько дней ему предстояло уехать. Эта короткая командировка в Соединенные Штаты была давно запланирована, он летел туда и обратно на «Конкорде». А пока он собирал (как про себя обрисовал его действия Пол) свою частную армию. Гарнет вполне допускал, что явная грубость в адрес работодателя сошла ему с рук только потому, что Апсоланд просто не мог обойтись без него в этот период. Во всяком случае, его можно было бы величать командиром полка Апсоланда.

Его солдатами были Коломбо и Мария, Тор и Один. В отсутствие Апсоланда днем ландшафтные дизайнеры были рядовыми добровольческого резерва, а на ночь, по высочайшему разрешению, в доме оставались Стэн и Дорин – они приезжали по вечерам. Все эти предосторожности Пол считал излишними, но уже не абсурдными.

Телефонные звонки больше не повторялись. Пол ожидал, что придет что-нибудь по почте, но ничего не присылали. Случайная встреча, если ее можно так назвать, в субботу вечером ничего не значила. Не каждый «Фиат», появляющийся на дороге, следит за ним. К тому же тем красным, что стоял на светофоре, управлял мужчина, которого он раньше не видел, а рядом сидела девушка, которую он раньше не видел. Может, на заднем сиденье кто-то и был, но он в этом не уверен.

Пол постепенно убеждался в том, что паранойей заразиться проще, чем насморком.

– Можно Стэн и Дорин привезут с собой Дебби, – сказала Джессика, – и она переночует в нашем доме?

– Думаю, можно. Если хочешь – ведь ей придется спать в твоей комнате.

Едва он это произнес, как тут же понял, что для ребенка такая перспектива только в радость. Джессика пришла в восторг, на ее личике опять появилось то самое выражение, как у ангелочка, созерцающего божественную красоту. По обыкновению всех детей – только потом они теряют эту милую привычку, – она сказала:

– Я люблю тебя, папочка, – села к нему на колени и обняла его за шею.

– Я тоже люблю тебя, Джесс, – сказал он, и ему тут же захотелось сказать эти слова взрослой женщине. Интересно, спросил он себя, произнесет ли их когда-либо снова. Иногда Полу казалось, что он должен сказать их Нине, – «я люблю тебя», – независимо от последствий, даже если бы они вызвали отвращение или гнев.

На прошлой неделе, когда он вез ее в Ипсвич, она сидела на переднем сиденье рядом с ним, но практически не разговаривала. Близость предыдущей недели, задушевность разговора, как между давними друзьями, исчезли. Нина никак не объяснила цель своей поездки. За первые десять миль она всего-то и сказала, что рада снова видеть солнце. Они подъезжали к повороту на Оруэлл-Бридж, и Пол услышал, что она вздохнула так же тяжело, как бросивший курить курильщик, унюхавший сигаретный дым. Он стал ждать, когда она выдохнет. Ждал он долго. Когда Нина нарушила молчание, то заговорила как бы с середины, словно уже многое было сказано:

– Пол, я так испугалась… Это продолжается много лет. Видите ли, я понимаю, что в некотором смысле это моя вина, я сама навлекла на себя беду. Мне следовало бы быть осторожней, предусмотрительней – хотя вряд ли это что-либо изменило бы в конечном итоге.

– Вы в том смысле, что ездили на машине одна?

Теперь он верил. После второго телефонного звонка ему уже не составляло труда поверить.

Гарнет почувствовал, как она пожала плечами.

– Я бы рада рассказать вам все, но не могу, не могу произносить слова. Я даже Ральфу не могу рассказать. Он говорит: «Не думай об этом, я позабочусь о тебе». Зачем говорить, что не надо думать? Какой в этом смысл? Ведь человек не хочет думать, а думает. Любой перестал бы, если б мог.

Кэтрин часто так говорила: «Не думай об этом», когда его бросало в дрожь при мысли, что придется еще тридцать лет проработать учителем, когда он переживал из-за того, что они живут в таком районе. Нина вернулась к тому месту, откуда начала:

– Я так испугалась и едва… ну, едва не сошла с ума. Я думала, что теряю рассудок, я была готова пообещать что угодно, сделать что угодно. Сомневаюсь, что он был заметен, мой страх. Когда человек боится, он может дойти до точки, когда ради спасения нужно спрятать этот страх, и спрячет его. И будет делать то, что чуждо его натуре, вещи, которые до этого оттолкнули бы его, и все потому, что инстинкт самосохранения сильнее других. Секс, голод – они гораздо слабее. И человек будет говорить что угодно… Ох, что же я несла! – Она замолчала. Пол продолжал вести машину, но при этом затаил дыхание. – Что они со мной вытворяли… А, это неважно, могло быть и хуже. Отпустив меня, они посадили меня на поезд. Не знаю где, где-то между Римом и Флоренцией, на местную электричку, которая останавливалась на каждой станции. Один из них сел в поезд вместе со мной и проехал почти до самого конца. Он сошел за одну остановку до Руфины и перед этим снял с меня темные очки, которые они закрепили на затылке скотчем, и шарф, который они повязали мне на голову, а потом… он поцеловал меня и сказал: «Мы снова встретимся. Очень скоро».