Салла Симукка - Белый, как снег

А вдруг у нее никогда не будет ощущения дома без Огонька?

А вдруг она больше никого не сможет полюбить?

А вдруг она потеряла того единственного человека, с которым могла быть счастливой?

Вспомнилось одно июльское утро. Всю ночь они проболтали, никто так и не смог заснуть. Взошло солнце. Его свет проник в окно спальни, мягко и безопасно, сглаженный ветвями растущей у окна березы. Они лежали на узком диване, лицо к лицу, бок о бок. Огонек пристально, как обычно, смотрел на Белоснежку. Взгляд его не был оценивающим – он был теплым, любящим.

– Ответь честно, Белоснежка, – сказал он.

– Давай.

– Как часто ты задумываешься о том, что ты прекрасна?

Белоснежка немного помолчала.

– Честно? Никогда.

Это было правдой. Ей так часто, так много лет кричали, что она уродина, – и она смирилась с этим. Иногда Белоснежка сама думала о том, что уродлива. Она думала, что в этом и кроется причина ее бед. Что она настолько уродлива, что ее мучительницы просто не могли не плевать ей в лицо, не бить ее. От ее внешнего вида их настолько тошнило, что они не могли сдержаться. Потом уже она поняла, что не в этом дело.

После этого Белоснежка начала думать, что она не то чтобы уродина, а просто никакая. Поэтому безразлично, как она выглядит. Ее не интересовало то, что в чьих-то глазах она может быть красива. До тех пор, пока не встретила Огонька.

– Я немного побаивался этого, – произнес он. – Того, что скажу тебе, что в тебе все прекрасно.

Он выдал это серьезно и даже официально. Белоснежке стало смешно.

Огонек поднял руки и нежно погладил пальцами пробор в ее волосах.

– Твой лоб. У тебя такой лоб, по которому видно, что за ним кроется множество мыслей.

Его ласковые пальцы продолжили путь к бровям.

– Твои брови и глаза, они образуют единое целое. У тебя ясные глаза совершенной формы. И такой пронзительный взгляд, что я запутался в словах, когда впервые тебя увидел.

Сердце Белоснежки начало бешено колотиться, на ресницах блеснули слезы. Слова Огонька ласкали ее так же, как его пальцы. Они находили в ее душе места, которые можно ласкать и гладить.

Прикосновение к щеке. Легкое как перышко.

– Дуга подбородка. Одновременно изящная и сильная.

Его пальцы ласкали ее губы. Эти прикосновения, казалось, охватывали все тело. Низ живота. Ниже.

– Твои губы… У тебя самые прекрасные губы, которые я когда-либо видел. И самые мягкие, которые когда-либо целовал.

Белоснежке хотелось, чтобы он поцеловал ее прямо сейчас, но Огонек лишь продолжил движения пальцами к шее, вдоль ключиц.

– Невероятно красивые шея и затылок. И переход от шеи к плечам. А твои ключицы – как крылья птицы.

Дыхание Белоснежки усилилось. Она была удивлена тому, как близко, рука к руке, идут рядом умиление и желание. Пока слова Огонька вызывали в ней удивление, волнение и благодарность, его прикосновения были ей жизненно необходимы. Кто-то видит ее прекрасной. Кто-то видит ее такой, какой не видел никто другой. Ей было от этого мучительно хорошо.

Руки Огонька опускались ниже. Его дыхание тоже сбилось, и он прошептал ей на самое ухо:

– Твоя грудь…

Потом слова иссякли. Рассказ продолжили прикосновения.

У них была еще другая игра. Она называлась «Карты сокровищ». Точнее, у нее были две версии: душевная и физическая.

Правила душевной карты были такими: ее создатель пишет на бумаге слова или рисует картинки, в которых для него есть какой-то смысл, какая-то связь с реальной жизнью. Между ними идут тропинки. Смотрящий на карту может выбрать, по какой из них он пойдет. Создатель карты, в свою очередь, рассказывает, как связаны между собою предметы, соединенные этой тропинкой, и какая история стои ́ т за ними.

Так, кусочек за кусочком, Белоснежка и Огонек узнавали друг о друге все больше и больше. Страхи, сны, мечты. Тайны, о которых они никогда и никому больше не рассказывали. Желания, которые слишком хрупки, чтобы озвучивать их.

Душевная «Карта сокровищ» открывала потайные ящики, которые до этого были закрыты. Белоснежка и Огонек давали друг другу ключи от них: на, открывай, я тебе верю.

Физическая «Карта сокровищ» тоже составлялась на основе доверия. Создатель карты рисовал свое тело и обозначал объекты, с которыми нужно было что-то сделать. Смотрящий на карту должен был выбрать, в каком порядке идти от объекта к объекту и сколько раз. Создатель карты всегда рассказывал после выбора смотрящего, как он хочет, чтобы поступили с объектом – прикоснулись, поцеловали, укусили или просто посмотрели. Смотрящий на карту должен был выполнить все эти желания.

«Карты сокровищ» не были самоцелью. Всего лишь нежная игра, которую можно было прекратить в любой момент. Можно было по желанию отбросить в сторону буквы и картинки и сосредоточиться на том, как одни ситуации приводят к другим – непринужденно, сами по себе.

Было время, когда между Белоснежкой и Огоньком все было правильно, ясно, хорошо и естественно. Она потом часто видела это во сне. И каждый раз пробуждение казалось насильственным и несправедливым.

Зачем же просыпаться, когда реальность сна и лучше, и вернее?

Он соврал. Он рассказал то, что могло быть, но чего не было. Он четко и аккуратно продумал историю и не попался.

Так ли уж плоха ложь? Если ложь прекраснее правды. Если ложь дает говорящему и слушающему больше, чем правда.

Ложь становится легендой. Легенда становится правдой.

Не жалко.

Он хотел увидеть конец этой истории, до самой последней странички. Он рискнул, хотя знал, что конец может быть жестоким. Его конец.

Белоснежка взглянула на часы на мобильнике. Уже пять. Зеленки не видно. Возможно, она не придет. Телефон в руке Белоснежки казался тяжелым. Как будто он призывал: «Позвони отцу. Спроси прямо». Девушка уже начала думать об этом. Она подумала о внезапной атаке. Что поболтает сперва о погоде и о чем-нибудь в таком роде – безопасном, – а затем ошарашит прямым вопросом, нанесенным слева и сзади: возможно ли, что у него в Праге есть другая дочь? Она сразу же услышит по голосу отца, если он соврет. По крайней мере, ей кажется, что она услышит. Она не может сказать это наверняка; возможно, ее отец лучший лжец, чем она полагает.

Если Зеленка – папина дочь, и если все, что она рассказала, правда, то Белоснежка знает отца еще меньше, чем полагала до этого. Но знают ли на самом деле дети своих родителей? До самых глубоких, потайных уголков? Обычно они видят лишь кусочки, маленькие частички. Они не знают, каковы их родители были в детстве, о чем мечтали в подростковом возрасте. Даже если родители рассказывают об этом, они все приукрашивают, потому что рассказывают это детям.