Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни

Мотю убили, думала Маша в каком-то болезненном отупении. Смешную, бестолковую, толстую Мотю с родимым пятном на лбу, Мотю, которая говорит «пумпон» и обожает своих детей и мужа.

Ей отчетливо вспомнилось, как Губанова хваталась за живот, когда переваливалась через сугроб. «Господи, я должна была раньше сообразить! Это жест беременной женщины. Неважно, какой у нее срок – она инстинктивно прикрывает ребенка».

Из-под нижних ветвей, словно из-под широкой темно-зеленой юбки великанши, торчали ноги в потертых коричневых ботинках. На земле был виден след от тела.

– Приволокла сюда, запихала под ель, – пробормотал Сергей. – Макар, приподнимай ветки.

– Постарайся тело не сдвинуть.

– Поучи меня еще.

Они оба как будто забыли о Маше, но так ей было даже легче.

– Сколько минут прошло с появления пацана, ты засек?

– Три.

«Три минуты? Всего лишь?»

– Маш, вернись в отель, – попросил Сергей.

Но она упрямо покачала головой.

– Я должна ее увидеть.

Сергей подавил вздох.

– Макар, держи эти чертовы колючки.

– Держу. Давай.

Макар приподнял огромную, тяжело обвисшую нижнюю лапу, и их глазам открылось подобие шалаша в основании елового ствола. Землю здесь покрывал ковер из сухих ржавых игл. А на ковре, неловко вывернув левую руку, лежала женщина.

На замшелой ветке над ней сверкнул солнечный луч. Маша взглянула на тело, и у нее подкосились ноги.

– Серега, – предупреждающе крикнул Макар. – Обморок!

Тот обернулся, не успев подлезть к стволу.

– Черт, Маша!

– Все нормально, – проговорила она. – Никакого обморока. Просто это не Мотя.

Несколько секунд Бабкин, словно не понимая смысла ее слов, смотрел на побледневшую жену, а потом обернулся к телу.

– Ну да, вижу. Это…

– Лосина, – подтвердила она. – Анжела Лосина.

Макар присвистнул от удивления.

– Вот так номер… – пробормотал Бабкин. – А Губанова тогда где?

– Будем надеяться, не лежит под соседним деревом, – цинично заметил Макар. – Хотя такой маскировочный шатер тут один. Серега, что у нее?

– Черепно-мозговая, насколько могу судить. Факт смерти зафиксирован… – Бабкин взглянул на часы, одновременно прижимая пальцы к шее. И вдруг дернулся: – Мать твою!

Маша с Илюшиным подскочили.

– Что? Что такое?

– Пульс есть! Маша, быстро за врачом! Быстро!

Когда «скорая», увозящая Анжелу, скрылась за поворотом, Бабкин отвел Машу с Макаром от столпившихся перед входом озабоченных посетителей и предупредил:

– У нас еще около пяти минут.

– До чего? – живо спросил Илюшин.

– До приезда полиции. Подстанция «скорой» здесь в два раза ближе.

– Опять Викентьева пришлют?

– Понятия не имею. Но предлагаю распорядиться этим временем с толком. Маш, Губанова точно сказала, что знает, кто убийца?

Маша вспомнила их короткий телефонный разговор.

– Она сказала, что знает, кто это сделал! Я решила, что речь о смерти Рогозиной.

– М-да, вариантов для толкования немного.

Илюшин отступил на шаг и уставился на крышу отеля, словно ожидал увидеть Мотю на карнизе. «А может, и в самом деле ожидает», – подумала Маша и тоже стала смотреть вверх.

Бабкин отчетливо хмыкнул.

– Вы что, надеетесь на фейерверк? Или что Губанова свалится вам на головы?

– Второе я бы не исключал.

– Макар!

– Хотя и маловероятно, – успокоил Машу Илюшин.

– Да уж вряд ли Зинчук потащит ее на крышу!

– Потащить не потащит, а заманить может, – возразил Макар. – Губанова тугодум. И доверчивая, как щенок.

– А Анжелу-то за что? – тихо спросила Маша. Лосина не была ни тугодумом, ни доверчивой. Зачем она пошла в парк?

– У меня пока только одно предположение, – Макар потер шею. – Она тоже догадалась, кто убил Рогозину. И решилась на встречу.

– Господи, зачем?

– Маша, я не господь бог, к сожалению. Шантаж как самая очевидная версия годится?

Маша кивнула. Да, шантаж годился. Анжела всегда была неразборчива в выборе средств. Но решиться шантажировать женщину, только что зверски убившую другую?!

– Все обо всем догадываются, кроме нас, – зло буркнул Бабкин. – Как ты и предсказывал, Зинчук начала расправляться с остальными.

Маша взглянула на Илюшина. Предсказывал? Когда?

Ей еще меньше, чем прежде, верилось, что Юлька способна на такое. Отомстить Рогозиной – возможно. Но убивать всех, кто издевался над ней?

– Следующие на очереди – Коваль с Савушкиной, – сказал Макар. – Надо их предупредить, что до Лосиной она уже добралась.

– Нет! Нам надо найти Мотю!

Маша схватила мужа за рукав. Сейчас ей было наплевать на Сову и Кувалду, вместе и по отдельности.

Бабкин почесал в затылке.

– Давайте-ка для начала еще раз в ее номере проверим, – предложил Илюшин.

– Согласен. Может, она давно вернулась и хрустит орешками, не подозревая, что тут происходит.

Его слова вызвали в Машиной памяти отзвук какого-то воспоминания. Она прижала холодную ладонь к виску, пытаясь вытянуть его на поверхность.

– Как ты сказал, Сережа?

Муж непонимающе взглянул на нее.

– В номер, говорю, надо подняться…

– Нет-нет, другое!

– Может, Губанова вернулась. И хрустит, скажем, орешками. Или чипсами…

Бабкин не мог взять в толк, что Маша хочет от него. Она так изменилась в лице, словно собиралась обидеться за Губанову. Но пока они с Илюшиным расспрашивали Матильду, она все время что-то жевала. Он не хотел сказать ничего дурного в ее адрес…

– Орешками? – переспросила Маша. – Орешками?!

И стремглав кинулась в отель.

Служащая спа-комплекса, в чью задачу входило выдавать полотенца и следить, чтобы их не стащили, с изумлением наблюдала, как мимо нее промчалась женщина в куртке и длинном зеленом шарфе. А за ней – двое мужчин.

В первые секунды она онемела от такой наглости.

– Эй! Эй! Вы что, очумели?! Стоять! Туда нельзя!

Но Маша уже была у бассейна. Она пролетела вдоль чаши, где лениво бултыхалась парочка купальщиц, и рванула прямиком к сауне. За ее спиной раздался топот: Илюшин с Сергеем догоняли, оскальзываясь на мокром кафеле.

– Хулиганы! – надрывался где-то сзади возмущенный женский голос. – Охрана! Охрана!

Две одинаковых двери на мгновение заставили Машу затормозить. Где они сидели в то утро?

– Да какая разница!

Маша рванула на себя ближайшую дверь и влетела внутрь.

В сухом жару на деревянной скамье белела одинокая фигура, завернутая в простыню. Время от времени фигура гулко всхлипывала.

– Матильда, твою мать! – сказала Маша, чуть не плача от облегчения. – Я бы сама тебя убила, честное слово.

Служащая, вбежавшая минуту спустя, застала удивительную картину. Хулиганка в куртке стояла посреди жарко натопленной сауны, а большая распаренная женщина в простыне рыдала белугой у нее на плече.