Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни

Бабкин отмахнулся:

– Наверняка ей тоже что-нибудь обрезали, а если не обрезали, то пришили!

– И Матильду! – испугалась Маша. – Она тут вообще ни при чем.

– Всего шесть человек осталось! – восхитился Сергей.

– Плюс неизвестно где болтающаяся Зинчук.

Бабкин хлопнул ладонью по дивану.

– Предлагаю на этом расследование считать провалившимся, то есть закрытым. Все, братья и сестры: собираемся и валим отсюда. Красивая у тебя была версия, Макар. Но ни подтвердить, ни опровергнуть ее мы не можем.

Он поднялся. Илюшин хотел что-то возразить, но ему помешал телефонный звонок. Звонил не Машин сотовый, а аппарат в номере.

– Пиццу задерживают! – недовольно предположил Макар.

Бабкин страдальчески закатил глаза.

– Я когда-нибудь убью тебя этой пиццей!

– Шестнадцатью ударами?

– Замороженной? Тебе хватит и двух.

Маша прервала их перепалку, сняв трубку.

– Алло? Алло, я слушаю.

– Маша, прости меня, пожалуйста, – сбивчиво забормотал женский голос.

– Кто это? Мотя, ты?

– Я-а-а…

– Ты что там, ревешь? – подозрительно спросила Маша.

В трубке зашмыгали носом.

– Это я во всем виновата!

– Мотя!

– Прости меня! Я не хотела! Просто так получилось, а потом мне было стыдно, ужасно стыдно, и я не могла тебе признаться! Я подлая, это правда!

– Подлая? Ты?!

– Да!

– Губанова! Ты там пьяна, что ли?

– Я не хотела, – твердила Мотя, – я не хотела, чтобы ты пострадала! Не хотела, чтобы обвиняли тебя! Клянусь!

– Черт возьми, о чем ты говоришь? – закричала Маша, не выдержав.

В трубке повисла тишина.

– Я знаю, кто это сделал, – всхлипнула Матильда. – Сразу знала. Я поговорю… с ней. Пусть она не трогает больше никого!

– О господи…

Услышав это «о господи» Макар вскочил, Сергей в два шага оказался возле жены.

Маша прижала руку к динамику и быстро шепнула ему на ухо:

– В ее номер, скорее! Она знает, кто это сделал, и хочет встретиться с убийцей!

Обоих сыщиков сдуло из комнаты.

– Мотя, поговори со мной, пожалуйста, – попросила Маша, отняв ладонь. – За что ты просишь у меня прощения? Ты никогда меня не обижала.

Вместо ответа раздался такой горький плач, что у нее сжалось сердце.

– Ну что ты, дружочек мой, – ласково сказала она. – Мы же так здорово с тобой здесь общались. Ты, наверное, единственная, кто…

– Это я, я написала письмо про Гудасова, – отчаянно выкрикнула Мотя. – Я была в него влюблена, а он не хотел со мной заниматься! И тогда я…

– Что? – растерянно переспросила Маша. – Что ты сказала? Это ты написала донос на Гудасова?

– Да! Да! Но я…

Плач оборвался, словно выключили все звуки. Маша, оторопев, взглянула на телефон в своих руках, постучала им по столу.

Бесполезно. В трубке поселилась мертвая тишина – без единого слова, без единого гудка.

Маша вскочила. Ее не так потрясло признание Матильды о физруке, сколько ее намерение пристыдить убийцу.

– Мотя, только не это, – забормотала она, переобуваясь из тапочек в кроссовки и начисто забыв о запрете Бабкина выходить из номера. – Мотя, не делай глупостей, пожалуйста! Все будет нормально!

В коридоре она налетела на какую-то фигуру и вскрикнула.

– Тсс! Спокойно, Маша, я Дубровский!

– Макар! Я из-за тебя чуть разрыв сердца не получила.

От того, что Илюшин способен шутить, ей сразу стало спокойно. Значит, с Матильдой все в порядке. Сейчас они вместе пойдут к ней, успокоят и выяснят, что же именно…

Тут Машина мысль застопорилась. Поскольку она внезапно сообразила, что с момента выхода Бабкина и Макара из номера прошло слишком мало времени.

– Ничего не знаю о Губановой, – вполголоса предупредил Илюшин, подтверждая худшие ее опасения. – Мы с Серегой рванули к ней вместе, но на полпути он спохватился и отправил меня назад. Беречь и охранять тебя.

Маша побледнела.

– Быстро! Пошли к ней!

Но до номера они не добрались. В холле их окликнули. Бабкин спускался с лестницы, и при одном взгляде на его хмурое лицо у Маши по коже пробежал нехороший озноб.

– Ее там нет. – Сергей был мрачен и собран. – Дверь открыта, внутри никого. Из телефона выдернут шнур.

– Из розетки? – уточнил Макар.

– Нет. Из самого телефона.

Несколько секунд все трое обдумывали ситуацию.

– К Викентьеву, – принял решение Илюшин. – И поживее!

– Все?

– Нет, только я. А вы оба начинайте обыскивать отель. Она будет встречаться с убийцей где-то здесь. Только не разделяйтесь!

Но Маша с Бабкиным уже бежали по коридору и последних его слов не слышали.

Женщина целеустремленно движется по пустому парку, где только белки да свиристели носятся в оголенных кронах. Я скольжу над ее головой, пытаясь заставить ее повернуть обратно.

Но она не слышит меня. Слишком глубоко она погружена в свои мысли, фантазируя, что ждет ее и что она получит от этой встречи.

– Стой! Стой! – кричу я. Деревья отзываются гулом стволов, когда я пролетаю мимо; с хрустом подламываются ветки; сдвигается и ползет вниз по тропе огромный пласт подтаявшего снега. Все в природе отзывается на мой крик. Но только не она.

– Вернись! – умоляю я. – Не ходи туда!

Ужас и тоска охватывают меня. Если сбудется то, что я предчувствую, то в ее смерти будет и моя вина. Я затеяла эту игру, я втянула их всех! От одной этой мысли меня прибивает к мерзлой земле. Строгое небо поднимается высоко и становится так далеко от меня, словно мне никогда не оказаться там, в его сияющей голубизне.

Но я не хочу! Я не могу остаться здесь навсегда, скользить тяжеловесным призраком у самой земли, не знать ничего иного, кроме человеческих мыслей и чувств! Это жуткая участь.

Я ничем ее не заслужила!

Однако женщина, спешащая на встречу с той, кто убьет ее, – лучшее опровержение моего жалкого крика. Я в ответе за ее судьбу – и не в силах ее изменить.

Потому что я затеяла эту игру. Я породила чудовище.

Земля подо мной черна, холодна и бесчувственна. Я наливаюсь тяжестью. Я, бестелесная и невесомая, теряю высоту! Чем ближе женщина подходит к месту их встречи, тем ниже я опускаюсь. Что-то давит на меня, и выскользнуть из-под этого безжалостного пресса невозможно.

Так бывало со мной раньше, в жизни, когда я летала во сне. Чтобы подняться в небо, нужно сделать одно усилие, больше умственное, чем физическое, и освободиться от силы земного притяжения. Но теперь сбывается мой кошмар: сколько я ни пытаюсь повторить это действие, испытанное многократно, у меня ничего не получается.

Страх охватывает меня. Страх перед чернотой земли, над которой я парю, как глубоководная рыба над песчаным дном. Как будто там, зарывшись в мерзлом слое, поджидает меня существо из тех, что нельзя называть по имени… И стоит мне коснуться дна, его когтистая лапа взлетит вверх – и утянет меня к себе, под слипшиеся корни, где белесые твари без глаз корчатся, не зная света и простора. Я стану одной из них.