Р. Пейтман - Вторая жизнь Эми Арчер

Машина трогается. Я отправляю Либби эсэмэску – пишу, что пошла погулять, чтобы дать ей побыть наедине с Эсме, – и устраиваюсь на сиденье.

– Не знала, что в Манчестере тоже есть «Селфриджес».

– Даже целых два. А значит, дайте-ка подумать… – Дэйв закатывает глаза, делая вид, что считает. – На один больше, чем в Лондоне. – Он подмигивает мне в зеркало, и я невольно улыбаюсь. – И «Харви Николс» у нас есть.

– А, дизайнерские тряпичные кепки и сабо.

Таксист смеется и прибавляет скорость, проезжая на желтый свет.

– Я бы сказал: они ломают шаблоны.

Мы проезжаем мимо складских помещений из коричневого кирпича, на их огромных окнах – металлические решетки. Стеклянные офисные здания упираются прямо в небо. Дэйв вздыхает: впереди пробка. Выпускает руль, чтобы прикрыть рукой зевок.

– Вот вас отвезу – и, пожалуй, на сегодня с меня хватит. С полуночи катаюсь. Надо бы вздремнуть успеть перед футболом по телевизору.

– А с кем ваши играют?

– Наши-то ни с кем. «Сити» против «Сперз». Хотел бы я, чтобы «Сперз» их уделали! Сразу тебе куча довольных кокни, щедрых от радости, ловят такси на Пикадилли. – Он опять зевает. – Если только не засну. Кофе бы выпить.

– Мне бы тоже. Вы вот местный. Где тут кофе хороший? Я плачу.

Он с любопытством поглядывает на меня в зеркало заднего вида:

– Серьезно?

– Абсолютно. Только чтобы никакой фирменной дряни. Это я где угодно выпить могу. Хочу лучший манчестерский кофе.

Мы приезжаем в кафе рядом с большой площадью. Над площадью возвышается белое колесо обозрения, которое я видела на открытке Эсме.

– До Лондонского Глаза все же не дотягивает, – говорю я, попивая кофе.

– Ну да. Зато что там увидишь с Лондонского Глаза? Один Лондон.

– А отсюда что, видны египетские пирамиды и Ниагарский водопад?

– Понятия не имею. Высоты боюсь. – Таксист рассказывает, что тут все отстроено заново после теракта ИРА в 1996 году. – Пятнадцатого июня. – Он вздрагивает. – Худший день в моей жизни.

– Вас ранило?

– Нет, слава богу. Физически, во всяком случае. Но я был в городе. Как раз выходил из магазина электроприборов, и тут… Бабах! – Дэйв вскидывает руки. – Если бы в магазине стекла вылетели, меня бы на ремешки порезало. – Он качает головой. – А день-то был какой хороший! Небо голубое, солнце сияет. В Манчестере такие дни нечасто случаются, и надо же было ИРА его испортить! Уже этого достаточно, чтобы их возненавидеть. А что они с моим городом сделали! Сволочи! Столько людей порезалось, побилось, от шока в себя прийти не могли. И магазины пришлось закрыть – некоторые потом так и не открылись.

– Ужасно, должно быть.

– А знаете, что мне больше всего запомнилось? – (Я качаю головой.) – Как все небо стало серым. На несколько секунд.

– Да, могу представить. Дым, пыль.

– Да нет. Не дым, – говорит он. – Голуби. Тысячи голубей, и все взлетели разом. Город будто накрыло огромной серебристой волной. – Он поднимает чашку к губам и дует на свой кофе. – Это был знак, вот что.

– Знак чего?

– А всего вот этого. – Дэйв показывает на дома вокруг. Сверкающие стеклом и металлом новые здания резко выделяются рядом с бело-серыми каменными домами Викторианской эпохи. – Возрождения. Денег, что хлынули тогда к нам. Рабочих мест. – Он смеется. – Забавно, правда? То, что должно было разрушить город, возродило его.

Я размышляю об Эми и Эсме, о превращении, возрождении, перерождении. Взрывы, грязь, кровь…

– Вы не думайте, – говорит он, крутя в пальцах ложечку, – меня это тогда тоже из колеи выбило. Просто потрясло. До тех пор я никогда не чувствовал себя в опасности в собственном городе. И сестра моя ощутила то же самое. Она раньше жила в кооперативном доме неподалеку отсюда – хорошее местечко. Но вернуться туда после бомбежки? Черта с два! Так вот она и оказалась в Уайтеншо.

Я и забыла про его сестру.

– Там она чувствует себя в безопасности?

– Да. Уайтеншо-то никто взрывать не станет! Хотя кое-кто, представьте, считает, что это было бы неплохо.

– Так далеко я не захожу, но…

– Не лучшее место для туристов? – со смехом спрашивает он.

– Местные жители попадаются… живописные. Билли Гибсон – просто явление дикой природы.

– Наслышан, – хмыкает Дэйв.

– Знаете его?

– Только по рассказам сестры. Там вся семейка – сущий кошмар, если ее послушать.

Я придвигаюсь ближе вместе со стулом:

– А про Генри Кэмпбелла Блэка ваша сестра ничего не рассказывала?

Дэйв отводит глаза и сдвигает брови:

– Не припоминаю… Имя какое-то аристократическое для Уайтеншо. Там двойные имена не в чести. – Он наклоняется ближе. – А что? У вас с ним какие-то неприятности вышли?

– Просто найти его не могу.

– А, так вот вы здесь по какому делу, – подмигивает он. – А что же он натворил?

– Он друг той женщины, к которой я приехала. Пропал бесследно, вот мы его и разыскиваем, чтобы алименты потребовать.

Дэйв морщится:

– Терпеть не могу, когда парень заделает женщине ребенка – и был таков! Трусы паршивые. С моей сестрой такое же было, до того как она встретила своего мужа. Если бы тот парень не смылся, она бы ребенка оставила. – Он достает телефон, набирает номер и подносит к уху. – Генри Кэмпбелл Блэк, говорите?

Я киваю, ставлю локти на стол и упираю подбородок в ладони. Дэйв кривит губу и качает головой.

– Не отвечает, – говорит он. – Попозже еще позвоню. Дайте мне свой номер – если от нее что-то узнаю, сообщу. – Он с улыбкой записывает мой номер к себе в телефон. – Будем надеяться, моя жена не станет любопытствовать.

Весь день я не расстаюсь с телефоном, играя в «Монополию» с Эсме и Либби. Эсме выбирает себе фишку с цилиндром – ассоциирует его с черно-белыми мюзиклами по телевизору. Либби берет мешок с деньгами. Я – пушку.

Эсме отлично удается избегать клеток с чужой собственностью и выкидывать одно и то же число на обоих кубиках, чтобы выйти из тюрьмы без залога. На ее части поля уже некуда складывать выигранные деньги, и девочка все время перекладывает их, чтобы убедиться, что все на месте.

Когда я попадаю на Бонд-стрит, она, не глядя на карточку, сразу называет размер штрафа. И про остальную свою собственность она тоже все помнит, сколько бы там ни было домов и отелей.

– Ну и оборотистый же домовладелец вышел бы из тебя, Эсме! – говорю я. – Обобрала меня до нитки в моем собственном городе!

– Я и в манчестерскую «Монополию» хорошо играю, – отвечает девочка, жадно складывая деньги в кучку. – Но лондонскую больше люблю. Она как-то гламурнее.

– Что может быть гламурного на Пентонвилл-роуд? Или в «Слоне и замке»?

Эсме берет кубики, подбрасывает в руке:

– На спуске в подземный переход возле «Слона» хорошо было скатываться на роликах. – Она бросает кубик и передвигает цилиндр по полю. – Только там бродяги и пьяницы всегда такие страшные сидели!