Неле Нойхаус - Злой волк

Он прервался и взял бутылку воды, которая чуть не выскользнула у него из рук. Конденсат растворил этикетку, а температура содержимого была почти такая же, как в помещении.

Он встал и потянулся. Его футболка и шорты пропитались потом, он мечтал о прохладе. На какое-то время он предался щемящим душу воспоминаниям о своем кабинете с кондиционером, который остался в прошлом. Тогда он воспринимал эту роскошь как нечто естественное, как и прохладу дома с хорошей изоляцией, с окнами с тройным остеклением. Раньше он не смог бы по-настоящему сосредоточиться при такой африканской жаре. Человек привыкает ко всему, если у него нет иного выбора. Даже к экстремальным условиям. Для выживания не нужно иметь ни двадцать сшитых на заказ костюмов, ни пятнадцать пар обуви, изготовленной вручную, ни тридцать семь рубашек «Ральф Лорен». Готовить тоже можно на единственной конфорке, имея две кастрюли и одну сковороду, для этого не нужна кухня за пятьдесят тысяч евро с гранитной столешницей и столом-«островом». Все лишнее. Счастье заключалось в лишениях, потому что, если ты больше ничего не имеешь, не нужно опасаться, что можно что-то потерять.

Он закрыл ноутбук и выключил свет, чтобы не напустить еще больше комаров и моли. Потом достал из холодильника ледяную бутылку пива и сел снаружи перед палаткой на пустой ящик. В кемпинге для этого раннего часа царила необычная тишина, микс из жары и алкоголя, казалось, парализовал даже самых охочих до вечеринок соседей. Он сделал глоток и посмотрел в покрытое дымкой тумана ночное небо, на котором лишь неопределенно угадывались звезды и серп луны. Пиво в конце рабочего дня было одним из немногих ритуалов, которого он неуклонно придерживался. Раньше он с коллегами или клиентами каждый вечер проводил в каком-нибудь баре в центре города, чтобы выпить бокал-другой перед поездкой домой. Это было давно.

В последние годы это было одной из немногих его радостей, и с этим он прекрасно жил. Но было кое-что еще. Почему ему только не удавалось сохранять профессиональную дистанцию? Ее молчание смущало его больше, чем он сам мог себе в этом признаться. Слишком близкие отношения так же вредны и опасны, как пустая надежда. Тем более для такого находящегося вне закона человека, как он.

Послышался приближающийся шум мотора. Насыщенный глухой звук, типичный для «Харлея» на низких оборотах. Он сразу понял, что это был гость к нему, и в тревоге поднял голову. Еще никогда никто из этих парней не приезжал в кемпинг. Свет фар скользнул по его лицу. Машина остановилась перед садовой изгородью, мотор ревел на холостом ходу. Он поднялся с ящика и медленно приблизился к мотоциклу.

– Привет, avvocato , – поприветствовал его байкер, не спешиваясь. – У меня сообщение от Бернда. Он не хотел говорить по телефону.

Он узнал его в слабом свете фонаря, который находился в пятидесяти метрах от него, и ответил на приветствие кивком.

Мужчина передал ему сложенный конверт.

– Это срочно, – сказал он вполголоса и исчез в ночи.

Он смотрел ему вслед, пока шум двигателя не растворился вдали. Потом он пошел в свой вагончик и вскрыл конверт.

«Понедельник, 19.00, – было написано в записке. – Принзенграхт, 85. Деловая часть города. Амстердам».

«Наконец-то», – подумал он и глубоко вздохнул. Он ждал этого очень долго.

Раньше пятница была ее любимым днем недели. Михаэла всегда ждала второй половины дня пятницы, потому что должна была идти в конюшню на вольтижировку. Но вот уже две недели она там не была. В прошлый раз она сослалась на то, что у нее болит живот, и это не было ложью. Сегодня она сказала маме, что плохо себя чувствует, и тоже не солгала. Еще в школе ее тошнило, а во время обеда она едва проглотила кусок, как у нее поднялась рвота. Братья и сестры после обеда сразу исчезли. Сегодня начались осенние каникулы, а вместе с ними и поездка в индейский палаточный лагерь, которую она так долго ждала. На поляне в лесу они должны разбить индейские палатки, а вечерами сидеть у костра, жарить колбаски и петь песни.

Михаэла легла в постель, прикрыла дверь и прислушалась к звукам в доме.

Зазвонил телефон, она вскочила, словно от удара током, и выскочила из комнаты, но было поздно. Мама уже взяла трубку внизу.

«…лежит в постели… была рвота… Тоже не знаю, что с ней такое… да… гм… да. Спасибо, что сказали. Да, конечно. Это ерунда. Иногда у нее рождаются такие фантазии, что мы с мужем чувствуем себя беспомощными… Да. Да, спасибо. На следующей неделе она наверняка придет. Конюшня – это для нее все».

Она стояла у лестницы, ее сердце бешено колотилось, и от страха кружилась голова. Это, должно быть, звонила Габи и спрашивала о ней! Что она сказала маме? Она быстро побежала в свою комнату и натянула на голову одеяло. Ничего не происходило. Шли минуты, превращаясь в часы. За окнами смеркалось.

Сейчас другие занимаются вольтижировкой на Астериксе! Как бы ей хотелось быть сейчас там! Михаэла прижалась лицом к подушке и зарыдала. Вернулся с работы папа. Она слышала, как они разговаривали внизу. Вдруг дверь открылась. Вспыхнул свет, и с нее сорвали одеяло.

– Что за глупости ты рассказала этой Габи? – голос отца был полон гнева. У нее пересохло во рту, сердце от страха колотилось так, что она чувствовала его удары у самого горла. – Говори же! Что за лживые сказки ты опять рассказывала?

Она проглотила слюну. Почему она только не сдержала слово? Габи ее выдала. Может быть, она тоже испугалась волков?

– Пошли со мной, – сказал папа. Она знала, что произойдет дальше, потому что часто это испытывала. Тем не менее она встала и последовала за ним. Вверх по лестнице. На чердак. Он запер за собой дверь и снял со стропильной балки хлыст. Ее знобило, когда она снимала платье. Папа схватил ее за волосы, бросил на старую софу, которая стояла под скатом крыши, и начал избивать.

– Ты, лживая паскуда! – прошипел он в ярости. – Поворачивайся на спину! Я покажу тебе, как рассказывать про меня такое!

Он бил ее как безумный, хлыст свистел в воздухе и опускался между ее ногами. Слезы струились по ее лицу, но через сжатые губы просачивались только тихие жалобные стоны.

– Я изобью тебя до смерти, если ты еще раз кому-нибудь расскажешь что-то подобное! – Лицо папы искривилось от ярости.

Михаэлы, которая знала своего папу только веселым и любящим, давно не было. Уже внизу, в детской комнате, из глубин ее подсознания вернулась Сандра. Сандра приходила всегда, когда папа становился таким злым и бил ее. Сандра могла это вынести – удары, боль и ненависть. Завтра Михаэла не будет этого помнить, а будет только удивляться синякам и ссадинам. Но она никогда больше не будет никому верить. Михаэле было восемь лет.