Неле Нойхаус - Злой волк

Леонию пробил озноб, и одновременно все внутри закипело. Разве не объяснили они Ханне достаточно убедительно, насколько опасно было это дело? Но, несмотря на все предостережения, она с кем-то говорила и сохранила мейлы в компьютере, к которому имеется свободный доступ! Проклятье, этим она всех подвергла опасности и разрушила тщательно продуманный план. С самого начала у нее было нехорошее чувство. Ханна Херцманн была тщеславной эгоисткой, со своим высокомерием убежденной в том, что она неприкосновенна. Леония не испытывала к ней сочувствия.

– Я случайно нашла адрес в Лангензельбольде, – продолжала Майке. – Это пристанище переселенцев, возможно, даже штаб-квартира банды байкеров. Я была там, но они спустили на меня собаку.

Страх возрастал, как медленнодействующий яд. Леония покрывалась потом. Ей приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы контролировать свою мимику. Она сложила дрожащие руки на груди.

– Вы уже сообщили об этом в полицию? – спросила она.

Мужчина, который до сих пор молчал, закашлялся.

– Нет, пока нет, – сказал он. – Я знаю Ханну уже очень давно, она работает на нашем канале четырнадцать лет, и я представляю, насколько она будет обижена, узнав, что ведется дознание. Поэтому мы хотели сначала сами выяснить, могло ли нападение на нее быть связано с ее работой.

Разумеется, связано. Но будет лучше прикинуться несведущей.

– Фрау Херцманн пару недель назад начала посещать мои сеансы, – ответила Леония с ноткой сожаления в голосе. – Она мне не рассказывала, над чем сейчас работает, а в мейле речь шла о моей бывшей пациентке, которую фрау Херцманн тоже знала. Но больше я ничего не могу вам сказать.

Леония почувствовала испытующий, почти враждебный взгляд Майке Херцманн. « Ты лжешь , – говорил этот взгляд, – и я знаю это». Но ей не оставалось ничего другого, она должна была защитить Михаэлу любой ценой.

Мужчина поблагодарил Леонию и протянул ей визитную карточку, которую она сунула в карман своего садового фартука.

– Может быть, вы все же вспомните что-то, что могло бы нам помочь, – сказал он и чуть тронул за плечо молодую женщину. – Пойдем, Майке.

Они вышли из усадьбы, и Леония смотрела им вслед, пока они не сели в машину с франкфуртскими номерами, которая стояла на одном из пяти парковочных мест перед пекарней. Потом она закрыла въездные ворота, задвинула засов и пошла в дом. Ей надо было срочно позвонить. Очень срочно. Нет, лучше не позвонить. Некоторое время она нерешительно стояла в холле, потом взяла ключи от автомобиля, которые висели рядом с входной дверью. Она поедет туда сама. Может быть, еще не поздно поправить положение.

Каю Остерманну потребовалось три часа, чтобы выяснить, что Килиан Ротемунд не состоял на учете ни в одном отделении полиции. После того как он был выпущен из заключения, он будто испарился. Он не получал денег от государства, как и государство от него. Номер мобильного телефона его общественного попечителя был неверным, при звонке на городской номер включался автоответчик, который сразу сообщал о невозможности оставить сообщение.

– Это здесь. – Пия остановила автомобиль перед стеклянной коробкой с плоской крышей и ухоженным палисадником. – Ораниенштрассе, 112.

Они вышли из машины и перешли на другую сторону улицы. Асфальт уже с утра был раскален до такой степени, что Пия почувствовала это даже через подошвы кроссовок. Перед двухъярусным гаражом стоял белоснежный внедорожник, значит, кто-то был дома. Кай в своих поисках Ротемунда наткнулся на его старый адрес в Бад-Зодене, и Боденштайн надеялся, что новые владельцы знали, что стало с прежним хозяином дома.

Пия нажала на звонок рядом с почтовым ящиком. Скромные инициалы К. Х. ничего не говорили о фамилии.

– Слушаю, – раздался голос из динамика.

– Уголовная полиция. Мы бы хотели с вами поговорить, – сказала Пия.

– Один момент.

Момент длился битых три минуты.

– Что так долго? – Пия сдула со лба прядь волос. Некоторые люди от любопытства сразу распахивают дверь, когда они звонят, у других визит уголовной полиции вызывает неясное чувство вины, и они оттягивают встречу.

– Может быть, они быстро пропускают через уничтожитель бумаг какие-нибудь компрометирующие документы, – ответил Боденштайн и усмехнулся. – Или выносят труп бабушки в подвал.

Пия бросила на него критический косой взгляд. Этот циничный юмор был не свойствен ему, как и его новая манера нерегулярно бриться и не носить галстуки. Без сомнения, Боденштайн изменился в последние недели и, как она считала, исключительно в лучшую сторону, так как было совсем непросто работать вместе с шефом, вечно пребывающим в подавленном и рассеянном состоянии.

– Очень весело. – Пия хотела уже позвонить еще раз, когда дверь открылась. В дверном проеме появилась женщина лет сорока пяти, стройная, как модель, и очень ухоженная. Но, несмотря на привлекательность, лицо ее выглядело изношенным. Начиная с сорока лет кожа нещадно мстила за изобилие солнечных лучей и недостаточное количество внутреннего жира.

– Я была в душе, – сказала она извиняющимся тоном и провела рукой по еще влажным темным волосам с мелированными светлыми прядями.

– Ничего страшного. Дождя, к счастью, нет. – Боденштайн предъявил ей свое удостоверение, представился и представил Пию. Женщина ответила на его фразу неуверенной улыбкой.

– Чем могу вам помочь?

– Госпожа?.. – начал Боденштайн.

– Хакшпиль. Бритта Хакшпиль, – ответила женщина.

– Спасибо. Фрау Хакшпиль, мы ищем бывшего жильца этого дома. Некоего Килиана Ротемунда.

Улыбка замерла на лице женщины. Она скрестила руки на груди и вздохнула. Вся ее поза говорила о сопротивлении.

– Почему меня это теперь не удивляет? – сказала она сквозь зубы. – Я не знаю…

Она замолчала, хотела что-то сказать, но передумала.

– Проходите. Моим соседям ни к чему знать, что опять приходила полиция.

Боденштайн и Пия вошли в застекленный холл. Казалось, что весь дом состоит преимущественно из стеклянных стен.

– Килиан Ротемунд мой бывший муж. Я развелась с ним, когда он был осужден. Это было в 2001 году, и с тех пор я его больше не видела. – Бритта Хакшпиль старалась сохранять внешнее хладнокровие, но внутри у нее все бушевало, это выдавали руки, которые скользили вверх и вниз по ее плечам. – Я считала для себя невозможным состоять в браке с педофилом. Мои дети тогда были еще маленькими, и после случившегося я часто задавалась вопросом, не посягала ли эта извращенная свинья и на них.

В ее голосе слышались отвращение и ненависть, которые не стихли и по прошествии девяти лет.

– То, что этот человек сделал мне, детям и моим родителям, просто невозможно представить. Омерзительное освещение произошедшего в средствах массовой информации было для нас кошмарным сном. Я не знаю, можете ли вы понять, насколько это унизительно и страшно, когда мужчина, которого вы, как вам казалось, прекрасно знаете, в одночасье превращается в детского насильника. – Она посмотрела на Пию, и та поняла, насколько глубока была ее рана. – Наши друзья от меня отвернулись, я чувствовала себя как невинно приговоренная к смерти. Я часто спрашивала себя, не было ли это моей виной. В течение трех лет я проходила лечение, так как чувствовала себя причастной к этому.