Орхан Памук - Имя мне – Красный

– Замечательный вопрос, – сказал второй. – Однако цвет нельзя понять, его можно только почувствовать.

– Объясни же тому, кто ни разу не видел красный цвет, какое чувство он вызывает.

– Если бы мы могли притронуться к нему пальцем, ощутили бы металл, похожий на железо или медь. Если бы взяли его в пригоршню, обожглись бы. На вкус он похож на соленое мясо и такой же сытный; если положить его на язык – заполнит рот целиком. Пахнет он как разгоряченный конь. А если сравнить его запах с запахом цветка, то это была бы ромашка, а не красная роза.

В то время, сто десять лет назад, европейский рисунок еще не представлял настоящей опасности, поскольку султаны и шахи знать его не хотели, а великие мастера верили в свои приемы и методы так же крепко, как в Аллаха; поэтому они лишь смеялись над тем, что европейские художники для изображения даже самой заурядной раны или самой обыкновенной ткани используют множество оттенков красного. Старые мастера воспринимали это как проявление неумелости или просто неуважения к своему искусству. Ведь только неумелый, нерешительный и слабовольный художник, говорили они, будет использовать разные оттенки, чтобы нарисовать, скажем, красный кафтан. Игра тени и света – очень глупая отговорка, ибо есть только один красный цвет, и только в него можно верить.

– А какой смысл несет красный цвет? – продолжал задавать вопросы первый слепой мастер.

– Смысл любого цвета заключается в том, что он здесь, перед нами, что мы его видим, – отвечал его собеседник. – Тому, кто не видел красного, невозможно объяснить, что это такое.

– Неверующие и безбожники утверждают, что Аллаха нет, потому что Его невозможно увидеть.

– Однако Он виден тем, кто умеет видеть. Ибо сказано в Священном Коране: видящий не сравнится с тем, кто не видит.

Красавец-подмастерье не торопясь покрывал мною попону. Как же приятно было заполнять контуры черно-белого рисунка, наделять его своей силой и живостью! От радости даже щекотно было, когда меня наносили на бумагу кисточкой из кошачьих волосков. Я расцвечиваю мир и словно бы говорю ему: «Будь!» – и он становится моего, кровавого цвета. Те, кто не видит, могут отрицать это сколько угодно, но я – повсюду.

Утром, пока дети еще спали, я встала с постели и написала короткую записку Кара, в которой просила его как можно скорее прийти в дом повешенного еврея. Записку я сунула в руку Хайрийе и велела ей бегом отправляться к Эстер. Хайрийе, которую, безусловно, страшило будущее, дерзко взглянула мне прямо в глаза, но я ответила ей еще более смелым взглядом. Да, теперь, когда отца не стало, я могла себе это позволить. Сейчас определялось, какого рода отношения установятся отныне между нами, по каким правилам мы будем жить. Признаюсь, последние два года я боялась, как бы Хайрийе не родила от моего отца. Тогда она могла бы забыть о своем положении рабыни и повести себя по-хозяйски. Пока мальчишки не проснулись, я зашла к бедному моему отцу и почтительно поцеловала ему руку – оцепеневшую, но, как ни странно, почему-то не потерявшую мягкости. Его обувь, кавук и фиолетовое ферадже я спрятала, собираясь сказать детям, что дедушка выздоровел и рано утром ушел в гости к Мустафе-паше.

Вернулась Хайрийе и стала готовить завтрак. Когда она поставила на середину стола оставшееся померанцевое варенье, я подумала, что Эстер, должно быть, уже стучится в дверь Кара. Снег перестал, выглянуло солнце.

В саду повешенного еврея солнце хозяйничало так же, как и везде: свисающие с карнизов и оконных рам сосульки быстро таяли и весь сад, пропахший плесенью и прелой листвой, жадно вбирал теплые лучи. Кара ждал меня на том самом месте, где я вчера впервые увидела его. Казалось, с тех пор прошло несколько недель. Я подняла покрывало и сказала:

– Можешь радоваться, если хочешь. Теперь отец уже не встанет между нами, не воспротивится нашей свадьбе. Вчера вечером, когда ты пытался надругаться здесь надо мной, какой-то злодей, отродье шайтана, вошел в наш дом, где, кроме отца, никого не было, и убил его.

Думаю, вас занимает не столько отклик Кара, сколько то, почему я заговорила с ним так надменно и сухо. По правде говоря, я сама не совсем понимаю. Может быть, я боялась, что расплачусь, Кара обнимет меня и я куда быстрее, чем намеревалась, почувствую в нем по-настоящему близкого человека.

– Негодяй разгромил весь дом, многое разбил и уничтожил – страшно представить, какая ярость и ненависть им владели. Не думаю, что теперь он присмиреет, забьется в какой-нибудь угол и там затаится. Он украл последний рисунок из книги. Я хочу, чтобы ты защитил меня, всех нас и спас книгу моего отца. Но кто ты такой, чтобы защищать нас? Достанет ли у тебя для этого прав?

Кара хотел что-то сказать, но я оборвала его взглядом, словно уже давно привыкла так делать.

– После смерти отца моим единственным опекуном по закону остается муж, его семья. Это и прежде было так, потому что, на взгляд кадия, мой муж еще жив. Брат мужа в его отсутствие попытался воспользоваться моим беззащитным положением. Узнав об этой гнусной попытке, свекор растерялся, и благодаря этому я смогла, не будучи по закону вдовой, вернуться в дом отца. Теперь, когда отец умер, я, за неимением брата, осталась без опекуна. Точнее, опекуны у меня есть – свекор и деверь. Тебе известно, что они и так уже решили, запугав меня и принудив отца подчиниться, вернуть меня в свой дом. Как только они узнают, что отец умер, немедленно начнут действовать. Я пока скрываю смерть отца, поскольку не хочу возвращаться в их дом. Возможно, скрываю напрасно. Кто знает, может, они и стоят за этим убийством?

Тут сквозь перекошенные ставни разбитого окна проник изящный солнечный луч, осветил слежавшуюся пыль и упал между мной и Кара.

– Однако я скрываю смерть отца не только по этой причине, – продолжала я, глядя Кара прямо в глаза и радуясь, что вижу в них не столько любовь, сколько сосредоточенное внимание. – Я боюсь, что не смогу объяснить, где была, когда убивали отца. Свидетельство Хайрийе ничего не стоит, но я опасаюсь, что она вовлечена в козни, которые строят против меня – или против книги, которую готовил отец. Если я сейчас объявлю о смерти отца, если кадий признает, что произошло убийство, то, может быть, сначала это кое-что упростит, но потом, в силу перечисленных мной причин, дело может принять совсем дурной оборот, – например, если Хайрийе знает, что отец был против твоей женитьбы на мне.

– А он в самом деле был против?

– Конечно. Ты же знаешь, он боялся, что ты увезешь меня куда-нибудь далеко. Но теперь эта причина отпала, и мой бедный отец на том свете наверняка не возражает против нашего брака. А ты? Хочешь жениться на мне?