Инна Бачинская - Мужчины любят грешниц

– Сердце? Несчастный случай? На стройке? Ничего не помню, отрубился на хрен! Просыпаюсь – где, думаю, нахожусь? Смотрю: Ренатка глаза вылупила как на привидение и за руку меня хватает. А она откуда здесь, думаю. Вроде я был дома… – Он довольно хохотнул

Он не притворяется. Он действительно ничего не помнил. Или все-таки притворяется?

– Ты наглотался снотворного и запил его коньяком, – сказал я.

– Снотворного? – Похоже, он удивился. – Какое снотворное? Я и так сплю как бобик. Стройка лучшее снотворное. Наломаешься как последняя сволочь… Знаешь, братан, я вроде как с того света, ты себе не представляешь, что это такое! – Его несло, ему хотелось говорить, он заново родился.

– Ты пытался покончить с собой, – сказал я. – Ты выпил бутылку коньяка и наглотался какой-то дряни.

– Я?! – Он вытаращил глаза и выпустил мою руку. – С каких это пирогов? Мне жить еще не надоело!

– Танечка нашла тебя и вызвала «Скорую».

– Ни фига не помню! – искренне сказал он. – Коньяк вроде помню, сидел на кухне, пил, перемерз как собака, ушел утром без куртки, а там сквозняки, а потом… не помню… – Он уставился мне в лицо, с силой потер щеки, сминая их. – Бред какой-то. А мама знает?

– Все знают. Мама здесь каждую ночь дежурила. Она, Лена, Рената, Костик и Танечка. Лешка Добродеев привез даже доктора Добрянского…

– Помню! – сказал он живо. – Это сколько же ему натикало, старцу нашему?

– Много. Хочешь поговорить с Леной?

– Нет, – ответил он кратко.

– Она была здесь, я увез ее домой.

Он не ответил. Глаза его поминутно останавливались на двери, и я понял, что он ждет Ренату. Он заметил мой взгляд и произнес:

– Я хотел раньше сказать, но все как-то не выпадало…

Он попытался сделать виноватое лицо, но получилось у него плохо. Я видел, что он торжествует – ему снова удалось вставить мне фитиля. Он снова увел мою женщину и доказал свою состоятельность. Я понял, что он собирается сказать. Я видел его насквозь, я знал его как облупленного. Ничто не в состоянии изменить моего брата, даже возвращение с того света.

– Я знаю.

– Рената сказала? – Он был разочарован.

«Ну, сволочь!» – подумал я почти с восхищением и ответил:

– Нет, сам догадался.

– И… как тебе?

– Нормально. А Лена?

– Ленке я сообщил. Мне наша семейная жизнь – во где! – Он резанул рукой по горлу. – Понимаешь? Не знаю, сколько нам осталось, но то, что мне причитается, я возьму! Жизнь такая… каждый день можно лапти сплести. Идиот, что терпел так долго. Дети, то да се… Дети! У них своя жизнь. Они ради тебя и не почешутся. Надо спешить жить, братуха. А ты правда… ничего? Она что, тебе совсем… никак?

Мое безразличие лишало его интриги. Ему нравилась борьба. Ему нравилось ходить в победителях.

– Почему же? Рената просто чудо, и маме нравится.

– Вот-вот! – обрадовался он. – А Ленка никогда с мамой не ладила. Мать ее не любит. А Ренатку любит! – Он, похоже, нашел себе оправдание. – Я, конечно, все ей оставлю… сам понимаешь. – Он был полон новых жизненных планов.

– Когда ты ей сказал?

– Что сказал?

– Когда сообщил Лене, что уходишь от нее?

Он задумался, пожал плечами. Взглянул настороженно и спросил:

– Я что, действительно траванулся таблетками?

Я кивнул.

– Не помню. Помню, как пил коньяк, а таблеток не-а, не было. Я даже не знаю, где они лежат. И от головной боли не пью. Говорят, они влияют на печень, такой побочный эффект.

Я хмыкнул. Мы смотрели друг на друга. Лицо у него сделалось ошеломленное.

– Нет! – заявил он твердо и помотал головой. – Не верю!

Мы помолчали. Сказать было нечего.

И я решился. Выглядел он уже вполне ожившим.

– Она мне рассказала, что ты был последним, кто видел Лиску живой. Двадцать седьмого августа…

Он закрыл глаза и словно погас. Даже нос заострился.

– Я знал, – произнес он наконец. – Знал, что это вылезет когда-нибудь. Хотел тебе сразу сказать, но побоялся. Я боялся, понимаешь! Ты бы убил меня!

– Ты врал, что она тебе не открыла. Ты размазывал сопли по физиономии и клялся, что она тебе не открыла!

Я ненавидел его в эту минуту. Кулаки у меня сжались.

– Я был пьян! – закричал он тонким и неприятным голосом. – Я знал, что Алиса дома, я стучал, она не открывала. А потом… дверь распахнулась и выбежала Ленка. Чуть не сбила меня с ног. Пронеслась мимо, даже лифт не вызвала. Я – туда, а квартира пуста! Понимаешь, никого! Что, думаю, за… Я же знал, что Лиска дома! Я видел, как она вернулась. А потом вижу – балконная дверь открыта и крики снизу. Я туда, а она… внизу…

– Ты хочешь сказать, что это… не ты?

– Я?! – Он с изумлением уставился на меня. – Ты что, думаешь, это я… ее? Да я готов был подохнуть за нее! Я ее пальцем… Клянусь! Чем хочешь! Детьми! Танькой!

– Почему ты ничего не сказал?

– А что было говорить? Что я мог сказать? Откуда я знал, что там у них произошло? Ленка потом объяснила, что боялась меня, боялась, что я выломаю дверь, и Лиска предложила перелезть к соседке. Она полезла и… сорвалась, а Ленка бросилась вон из квартиры. Ты хотел, чтобы я все это рассказал? Чтобы нас затаскали по допросам? Чтобы дети узнали, что мы замешаны… Ни она, ни я не виноваты… Ленка дура, но не убийца! Она… – Он осекся. Мы молча смотрели друг на друга. – Это был несчастный случай! – сказал он с силой, сжимая в кулаки бледные пальцы. – Слышишь? Несчастный случай! И точка. Дурацкий нелепый несчастный случай! Я не верю, что она ее…

– Не веришь?

– Не верю!

Я не стал напоминать ему о снотворном, которое он проглотил. Всякий борется как может. Кукла изо всех сил защищала свой кукольный домик, а он трещал по всем швам. Мы никогда не узнаем, что там у них произошло – возможно, прав Казимир и это всего лишь дурацкий несчастный случай. Возможно. Не знаю. Была ли Лена убийцей? Или тем злом , о котором говорила черная женщина Ольга? Этого я тоже не знаю…

А что мы вообще знаем друг о друге? Мой брат знал, что Лиска не самоубийца, но оставил меня заживо гореть и корчиться в сатанинском пламени, доискиваясь своей вины. Он любил Лиску безумно, но все-таки не настолько, чтобы рассказать, что она не самоубийца. Если это называется любовью… Подонок! И едва сам не поплатился за молчание. Лена, тонкая нежная Лена, решила разобраться с разрушителем семьи раз и навсегда. С помощью снотворного. А мне дала понять, что Казимир убийца, которого замучили угрызения совести. Она была уверена, что муж не выживет. Она готовила себя к роли вдовы и долгой достойной жизни в новом качестве…

Поверил ли я Казимиру? Скорее поверил, чем не поверил. У меня возникло чувство, что все кусочки пазла стали наконец на свои места и получилась картинка. Наверное, самое время поставить точку. Ничего больше мы не узнаем. Оставалось еще несколько мелких вопросов… вроде того, зачем Лиска помчалась домой, а не послала Лену ко всем чертям, и почему стояла на перилах… Чтобы попасть к соседке, достаточно было переступить за перегородку. Однажды Лиска проделала это на моих глазах, за что получила от меня на орехи. Но этого, наверное, уже не узнать. Да и не хотел я больше ничего узнавать. Я был пуст, от меня осталась одна оболочка…