Уилл Фергюсон - 419

Абуджа страдала гигантизмом, перспектива в ней перекашивалась — от гостиницы до мечети, от церкви до футбольного стадиона. Человек, в одиночестве брошенный в Абудже, без друзей и родных, будет тут как букашка малая, подумал Ннамди.

Деваться некуда, надо спросить.

— Джозеф, — сказал он, — как мы поступим с девушкой?

— Как поступим? Я тебе скажу как. Оставим ее тут. Высадим на стоянке Джаби, за перекрестком.

— Нельзя так.

— Нельзя? Мы ее из Кадуны вывезли. И хватит с нас.

— Она хочет работать на рынке. Сказала, когда мы въезжали. Абуджа — она же вся зарегулирована, сам говоришь. Она тут не выживет. Ее бульдозерами с землей сровняют.

— Старый рынок в Вусе. Новый рынок в Вусе. Пятничные рынки у мечети. Работа найдется.

— Она хотела уехать далеко. Это не очень далеко.

— Если ее у нас застукают — ты представляешь, что будет? Обыщут цистерну, всю целиком. Везде будут искать. Ты этого хочешь?

— Вот именно, — сказал Ннамди. — Опасно это, друг мой. Полиция везде и солдаты. Рискованно ее высаживать в Абудже. Для нас очень рискованно.

Джо уставился на него:

— Ты меня что, за мугу держишь?

— Локоджа. Довезем ее до Локоджи, лады? Там на рынках хотя бы полиция не кишит. В Локодже легче исчезнуть.

— Ладно, пусть. Ты веди. — Джо снизил передачу, завел «Мечтать не вредно» на придорожную стоянку. — Все равно я жрать хочу.

Ннамди обернулся, хотел было позвать Амину, но Джо сказал:

— Нетушки. Она сидит тут. Мы ее с собой жрать не берем. Принесешь ей что-нибудь. Но из грузовика она не выходит.

Они поели на гарнизонном рынке, во дворе, где бродячие музыканты наигрывали на флейтах и на огромной решетке жарилась ягнятина. Посреди трапезы Джо сообразил, что они оставили девчонку одну в кабине с деньгами .

— Пиво допивай, — всполошился он. — Нам пора.

Она спала, и Джо слегка смутился — надо же, чего паниковал? Он смотрел, как она спит, а Ннамди сходил к ларькам, принес почерневшую козлятину в манговом соусе. От запаха Амина проснулась.

Ннамди вывел цистерну на шоссе к югу; Игбо Джо и Амина поменялись местами — он растянулся на койке и уснул, девушка устроилась впереди. Ела — чем больше кормить, тем быстрее рос ее голод.

Мой дорогой друг!

Это полковник Горчиц. Я так понял, вы ищете инвестора для вашего стопроцентно надежного нигерийского экспорта. Очень сочувствую в связи с погибшим родственником. Дипломат, говорите? Ну надо же. Я когда-то и сам был членом Британской королевской комиссии, работал в далеких уголках планеты — в Тмутаракани, провинция Саскачеван, а также в Непале. У меня чековая книжка наготове, ручку взял. Вам сколько надо? Или выслать пустой чек, а вы сами впишете сумму?

С надменными пожеланиями,

искренне ваш

полковник.

Каменные вехи отмечали километры до ближайшего города, потом до того, что за ним. Мимо пролетали сценки: мазанки, бегущие дети, женщины в очереди у колодца.

Степь постепенно преобразилась в лес, дорога поднималась, кружилась, петляла, касаясь испода облаков. У девушки в индиго никогда не закладывало уши от высоты, она никогда не видала таких холмистых пейзажей. Воздух здесь был холоднее и разреженнее — Амину одолела слабость, кружилась голова.

Они въехали в Срединный пояс, и на резком повороте внизу им открылись крестьянские земли — пастбища, лоскутные поля, гроздья деревенек.

— Тив, — пояснил Ннамди. — Они когда пляшут — прыгают.

«Мечтать не вредно» наехала на колдобину и чуть не спрыгнула с дороги. Ннамди поглядел, как там девушка, — та ладонями обнимала живот, словно корзину яиц.

Срединный пояс горбился, сонно ворочал туманными горами. Амина задремала, по-прежнему обнимая живот, наклонилась сначала в одну сторону, потом в другую. Похолодало, но, когда «Мечтать не вредно» выехала в низину над рекой Бенуэ, вернулась неотступно воинственная жара.

Когда добрались до Локоджи, Амина еще спала. И Джо тоже.

Ннамди притормозил у полицейского блокпоста пожать руку на десяти км/ч; он нервничал. Впрочем, полицейский, запрыгнув на подножку за найрами, и глазом не повел на Амину. И все равно перед следующим блокпостом Ннамди на всякий случай прикрыл ее одеялом.

Расстояние до Локоджи отсчитывал искореженный металл автокатастроф. Ннамди втиснул цистерну на стоянку, выключил мотор. Выскользнул из кабины, тихонько прикрыв дверь, чтоб никого не разбудить. Размял шею, потряс онемевшими ногами, отлил за цистерной. Напротив стоянки дети играли в бестолковый футбол — правила и роли, похоже, менялись, как игрокам в голову взбредет, — и в воздухе звенели сердитые возгласы, торжествующие вопли, детский смех и разочарованные крики побежденных. Ннамди тоже был так юн? Мать всегда говорила: «Ты родился с древней душой».

Поблизости в ларьках из обрезков листового металла продавалось теплое пиво и вяленое суйя. Центральный рынок располагался ниже по реке — Ннамди заметил его на въезде и сейчас зашагал туда по тропинке через местное европейское кладбище. Когда-то в Локодже была главная переправа Нигера, вдохновлявшая строителей на всевозможную имперскую помпезность. На кладбище пушек не нашлось — только множество надгробий, будто на ветру покосившихся. Миссионеры и наемники, солдаты и сотрудники Королевской Нигерской компании затерялись в сорняках и мусоре.

Мусор, впрочем, наблюдался не только на кладбище. Он сползал по откосу на набережные — целые горы мусора, свидетельство городского процветания, как и многочисленные разбитые авто. Богатство порождает мусор, как еда — экскременты.

Ннамди вышел на травянистый гребень холма, и вот оно — слияние Бенуэ и Нигера. По дороге в Кадуну они с Джо проезжали Локоджу в сумерках, и Ннамди не увидел этой картины во всем блеске — две реки, что неспешно текут навстречу друг другу, и разделяет их только песчаная отмель — а потом вдруг и отмели нет. Сливаются два оттенка глины — грязная зелень Нигера и молочная голубизна Бенуэ. Не столкновение, но постепенное смешение, Бенуэ растворяется в Нигере. Представить невозможно, как этот же самый Нигер растекается огромной далекой Дельтой на юге. Если плыть по течению отсюда и до ручейного лабиринта, Ннамди, пожалуй, в конце концов доберется домой.

По берегу свистом хлыстов и цоканьем языков гнали скот — коровы измучены жаждой, ребра выпирают. Одинокий рыбак шестом гнал плоскодонку по мелководью. В иссушающей сезонной жаре Бенуэ съежилась, отступила от берегов; похоже, вброд можно перейти. А после затяжных ливней она какова? Две реки страстно вгрызаются друг в друга. Все ли еще о реках размышляет Ннамди?

Отец рассказывал ему сказки о Призрачном Короле и его паромщике-игбо по имени Асасаба, что перевозил души через реку смерти, дабы они возродились тенями на том берегу. «Вот поэтому, — говорил отец, — нельзя наступать на чужие тени. Откуда ты знаешь, что это за душа».