Уилл Фергюсон - 419

Мать Уинстона ахнула, но отвернуться не смогла. И ее муж тоже. Со всеми так.

— Уинстон, — сказала Лора мягче. — Мне кажется, тебе тоже нужно посмотреть. Ты поймешь, зачем я приехала.

Он раскрыл рот; в горле пересохло.

— Нам пора.

— Да, — сказала Лора. — Пожалуй.

— Мы очень вам соболезнуем. — У его матери в глазах стояли слезы.

— Желаю вам найти этого ян даба, — сказал ее муж. — Надеюсь, его надолго упекут за решетку.

— Наверняка. — Лора сунула фотографию в журнал, положила в карман визитку инспектора Рибаду. — Мне бы не хотелось прощаться на такой грустной ноте. Вы были так ко мне добры. Можно, я пришлю вам что-нибудь из Канады, когда вернусь? Какой-нибудь подарок. Кленовый сироп или печенье.

— Нет-нет, — ответили они. — Ничего не надо. Ваш приезд — уже подарок.

— Ну хотя бы открытку. — Она достала ручку. — Может, как-нибудь приедете в Канаду, навестите меня.

— Мы бы с радостью. У Уинстона с визой беда. Летом должен был уехать в Лондон, но почему-то его не выпустили. Бюрократы, одно слово.

Лора улыбнулась:

— Если приедет, я смогу за него поручиться. — Она протянула ручку Мариам. — Дайте мне ваш адрес. И телефон. И Уинстона тоже.

— Ну конечно. Мы на улице Кифи, а Уинстон возле Аволово. Давайте я напишу.

Уинстон наблюдал эту сцену как будто издали — мать записывает свой адрес, его адрес, протягивает ойибо, а та забивает адреса в телефон, нажимает «Отправить».

— Ну вот, — сказала Лора. — Я все переслала себе, а копию на работу. Письмо ушло. Если кто захочет меня найти, все знают, что я была здесь. Удивительное дело, такая куча информации, раз — и уже на жестком диске на другом конце света. Ой, да у меня же фотоаппарат в телефоне. — Она щелкнула его родителей, обернулась, посоветовала сказать «сы-ыр» и запечатлела звереющего Уинстона. Фотографии тоже отослала. — В память о поездке, — пояснила она. — Ну вот. У меня есть ваши фотографии, имена, адреса — вернусь домой, а они у меня в почте. Поразительно, до чего дошла техника.

Она глянула на Уинстона, улыбнулась.

«Эй, сонный, теперь попробуй тронь меня. Посмотрим, что у тебя выйдет».

Мистер и миссис Балогун подтвердили, что техника нынче удивительная, волшебная, даже, можно сказать, чудотворная. Предложили Лоре вина и шоколада. И она снова глотнула, еще пожевала.

— Какая обворожительная девушка, — заметила мать Уинстона.

Вошла через заднюю дверь, вышла через парадную.

Родители Уинстона стояли на крыльце и махали, а Уинстон с Лорой шагали по улице к седану под фонарем.

Едва родители скрылись за поворотом, Уинстон напустился на Лору:

— Что все это значит? — В глазах больше страха, чем злости.

По Лориному опыту, люди, интересуясь значением чего бы то ни было, обычно всё понимают и сами.

— Что значит? Напомнить? — Она выхватила из сумки фотографию мертвого отца, сунула ему в лицо, и он попятился. — Верни мне отца, и мы квиты.

Уинстон ринулся вперед, ускоряя шаг, оставляя ее позади.

— Чокнутая баба. Мне нечего вам сказать! Добирайтесь в гостиницу как хотите.

— Завтра с утра КЭФП постучится к твоим родителям! — крикнула она ему в спину. — Тараном.

Он развернулся на каблуках, возвратился, ткнул в нее пальцем:

— Даже не смейте!

— Ты вор и убийца.

— Окоротите язык, а то отрежу. Я не вор и не убийца. — И почти в голос заорал: — Я предприниматель! А вам не место в нашей стране. Езжайте домой, мэм. Наши дела окончены.

— Окончены? Да мы еще не начинали.

Он зашагал прочь, Лора ринулась за ним.

— Верни мне отца, ворюга!

Он снова развернулся, от ярости кипя:

— Вы этого хотите? Репараций? От Африки? Справедливости? От Африки? Нигерия вам не песочница, мэм. Африка — это вам не какая-то там… метафора. Уезжайте, исчезните, мэм. Езжайте домой, пока с вами не случилось страшного.

— Верни мне отца, верни мне его дом, верни мне его свитер.

— Ваш отец умер от смертельной дозы жадности, мэм. От этого не лечат.

Она шагнула ближе, ни дюйма не уступая, сама удивляясь звериному своему гневу.

— Мой отец, — заорала она, — не метафора! Отдай мне отца!

— Да вы рехнулись. — Он развернулся, зашагал дальше.

— У твоих родителей гигантский плазменный телевизор.

Он остановился.

— И что?

— У меня вот нет гигантского плазменного телевизора.

— Ну да, а поскольку мои родители африканцы, им не полагается такой роскоши?

— Не поскольку они африканцы. А поскольку ты жулье.

— А ваше жулье? Оно как — обходится без телевизоров?

— Отдай мне отца! — Она орала, она уже рыдала. Ярость жаром текла по щекам. Оштукатуренное бунгало, скромные сбережения, грустная учетная ведомость отцовской жизни — все пропало. — Ты его забрал, ты украл — верни!

Они подошли к седану. Уинстон открыл дверцу.

— Залезайте, — скомандовал он, а шоферу сказал что-то на йоруба — что-то про Иронси-Эгобию.

И Лора кинулась бежать.

Бежала во влажной ночи. Бежала и плакала. Не от страха, не от злости — от неподъемной утраты. На отцовских похоронах не плакала, но рыдала сейчас, убегая от Уинстона к освещенному перекрестку.

— Погодите! — кричал он. Его тормозили парадные туфли и развевающийся агбада. — Стойте, тогда не будет ничего плохого.

У кафе в ожидании пассажиров урчали моторами окада. Услышали лихорадочные шаги, увидели ойибо — бежит, рыдает, сумка подпрыгивает — и сердитого мужчину в халате.

Она подбежала, задыхаясь.

— Мне надо… мне вернуться в отель.

Уинстон остановился — на него воззрились нелюбезные лица. Заглатывая воздух, он произнес:

— Мисс Пурпур, прошу вас. Пойдемте. Мы все обсудим.

Но шоферы окада сощурились, набычились, заслонили женщину от Уинстона.

— Миста брат-тухан, мотай в куда подале и агбада свой не забудь, — посоветовали они. — С дамочкой всё будь спок.

— Мне только минутку с ней поговорить.

— Наговорились уже, миста агбада. Мотай в куда подале.

Один мототаксист повернулся к Лоре и заговорил с таким акцентом, что она еле разобрала:

— Вы не палачите. Свезу вас по домой будьте-нате.

Что он и сделал.

У нее в номере зазвонил телефон.

Она прилетела на крыльях окада — тот лавировал в потоке машин, а она, зажмурившись, цеплялась за его плечи, животом прижимая сумку к его спине. Отдала ему все найры, какие были, — то ли обокрала его, то ли возмутительно переплатила. Скорее второе, но это неважно — зато она здесь. В безопасности.

Отель «Амбассадор» при аэропорте. Обширный вестибюль — панели грецкого ореха, причудливые лампы. Консьерж за стойкой сказал:

— Мы за вас тревожились, мэм. — Голос мягкий, пенный. — Боялись, с вами что-то случилось. Вы не появились, а самолет приземлился уж сколько часов назад.