Алексей Макеев - Трое обреченных

— А мое мнение роли не играет? — на всякий случай уточнила Маринка.

— Ни малейшего. Едешь к бабушке в деревню на четыре дня. Там сейчас хорошо, травка зеленеет, коровы мычат, гуси крякают.

— Сам ты крякаешь, — подумав, сообщила Маринка. — А ты уверен, что дома было бы хуже?

— Дома лучше, — тяжело вздохнул Максимов. — Но опасно.

Он заказал по телефону такси, попросил водителя подняться (желательно с монтировкой), а затем сопроводить до машины. Визуально злодеи на джипах не просматривались (могли и без джипа подгрести), но за двойную плату он все же попросил шофера поплутать по городу и, лишь убедившись, что «хвоста» наверняка нет, приказал гнать на автовокзал…

— Ты уж поосторожнее, папахен, — обреченно молвила Маринка, влезая в автобус. Прилипла к окну, сплющила нос и смотрела на него, блестя слезинками, пока автобус не тронулся и не исчез за поворотом…

Тоска опять прилипла — беспросветная. Добравшись до дому, он почувствовал сверлящий спину взгляд. И жуткий страх за собственную шкуру. А почему бы нет? Родных и близких спровадил, можно о себе побояться. Не самый мудрый шаг — демонстративно показывать, что ты ничего не делаешь. Максимов предпочел не оборачиваться. Остановившись напротив подъезда, он вынул из кармана блокнот, карандаш, сделал вид, будто что-то вычеркивает. Постоял с глубокомысленным видом, созерцая голубое небо, с чистой душой вошел в подъезд и помчался на свой этаж…

Уровень в литровой бутылке «Русского размера» упорно не желал падать. Он выпил через не хочу три стопки, а четвертая не пошла. Никак. Пропускать четвертую и начинать сразу с пятой — не получалось. Крепко выругавшись, он закупорил сосуд, отнес в холодильник и развалился на диване. Но жестким оказался сегодня диван. Пружины давили. Совершенствуясь в практике сквернословия (один дома — красота), он отправился на кухню, заварил убойный кофе и сел размышлять. За два часа, проведенных в квартире, он ни разу не слышал, чтобы сработал телефон или позвонили в дверь. Молчал и сотовый. Но за окном, безусловно, присутствовал наблюдатель — он чувствовал (а шизофренией обзаводиться рановато). В этом было что-то странное. Одно из двух — либо Маша Бурковец обзавелась терпением, либо ее бойцы даром времени не теряют…

Случись в этот час через кухню пробежать горилле, Максимов бы не заметил. На третьей кружке израненное самолюбие отвесило хлесткую затрещину. Он собрал все необходимое — деньги, сотовый, документы — облачился в невзрачную одежду и выглянул на площадку. В окрестностях квартиры никого не было. Дефилировать у братвы на виду — это брать на себя дополнительную ответственность. Поэтому он спустился до первого этажа, минутку постоял, припоминая расположение окон, и постучался в обитую дерматином дверь.

Отворила старушка, которой он частенько помогал поднимать сумки (восемь ступеней — не замаешься).

— Костя? — обрадовалась пенсионерка. — А я-то думаю, кто мне холодильник отодвинет? Представляешь, пенсия лежала в конверте, за очками потянулась и уронила конверт за холодильник…

— Заметано, Тамара Леопольдовна, — кивнул Максимов. — У вас же окна на торец выходят?

— Туда, туда, — закивала старушка. — И веселые ребятки под окном растут — я их прямо с подоконника поливаю…

— И решеток нет?

— На мою-то пенсию, милый? — развела руками старушка. — Да и зачем мне эти окаянные решетки? Вдруг пожар? Как выпрыгивать буду? А ты чего спрашиваешь-то?

— Да из дома выйти хочу, — туманно объяснил Максимов. — А дверьми уже надоело. Ведите, Тамара Леопольдовна, к вашему заветному конверту…

Осторожно, стараясь не попрать распустившихся «веселых ребяток», он перелез на улицу, шмыгнул в кусты и оказался на боковой аллейке, обрамленной акацией. Листочки уже выглянули из почек, создавая неплохую маскировку. Перед домом на окрашенной в полную цветовую гамму лавочке сидел широкоплечий господин и считал пролетающих ворон. На обратной стороне дома (а вдруг Максимов с парашютом выпрыгнет?) обретался довольно похожий, лениво щурился на солнышке и мурлыкал песенку. Все верно: даже пень в весенний день… Вернув на место растревоженную листву, Максимов на цыпочках покинул двор и отправился на поиски быстроногого такси.

В три часа пополудни он выгрузился за оловокомбинатом и окольными путями, минуя сточные канавы, мусорные пустыри, приблизился к рабочему поселку. На улицу Пролетную (очень верно характеризующую жизненный уровень аборигенов) в этот день он вошел с обратной стороны. Нельзя сказать, что в этих клоаках чужак сошел бы за своего, но легкая небритость и потертые штаны придавали толику уверенности. Попыхивая сигаретой, Максимов дважды обошел нужное строение (затрепанный барбос на бетонной плите с любопытством вынюхивал пятно крови). Подошел к подъезду и попытался разговорить угрюмого алкаша, погруженного в летаргический сон. Но алкаш умел разговаривать только после пол-литра. Бежать в магазин, поить человека, ожидая нужной реакции, было хлопотно. Максимов поднялся на четвертый этаж, осмотрел фанерные двери, лестницу, наброшенную на люк и уже не предназначенную для подъема. Квартира шестнадцать заперта на ключ. На стук никто не отзывался. И это соответствовало лишь одному условию: появились хозяева, у которых Лида Запольская снимала жилье, и закрыли брошенную квартиру. Менты бы опечатали.

Искать хозяйку? А что она добавит к вышесказанному? Поведает, куда бежала Лида?

Для очистки совести он побарабанил в двери. В пятнадцатой квартире отдалось «горное» эхо. В тринадцатой отправили конкретно, и вряд ли стоило повторяться. Четырнадцатая скрипела тапками, выражаясь немного культурнее, но дверь открыть не пожелала — дураков здесь нет, пускать на порог незнакомцев не в русле традиций, ищите их в другом месте (в смысле, дураков), вчера вот хулиганы лестницы людей лишили… А о соседке напротив квартира ничего сказать не может — жила и жила себе, с людьми здоровалась, хулиганов обходила. На работе, наверное, работает, где ей еще быть?

Щель в сараях, куда провалилась беглянка, он запомнил отчетливо. Протиснулся, наблюдая за местными бабушками (а местные бабушки охотно наблюдали за ним), перебрался через разломанный штакетник и обнаружил себя в узком переулке. Грязь по самые уши, органика лепешками… Сожалея об отсутствии снегоступов, он стоически выдержал дорогу и попал в открытый дворик, перегороженный опорой электрического столба. Двери двух хибар, белье на раскоряченных штырях. Стайка детишек с необычным разрезом глаз носилась вокруг штырей, лапая рваные простыни чумазыми ладошками. Не китайцы, не вьетнамцы. Хотя чему тут удивляться? Челноки из Монголии привозят детей «посмотреть Россию» и оставляют на довольствии родни — смотреть дальше. От таких свидетелей информации не дождешься. А, по всем приметам, именно этой дорогой пробегала Лида Запольская…