Наталья Солнцева - Пассажирка с «Титаника»

– Я тебя связал. Крепко. Больно ты шустрый, парень. А мне лишние хлопоты ни к чему.

– Чего тебе от меня надобно, Плутон?

– Ты путаешь, – сладко пропел баритон. – Не мне от тебя, а тебе от меня что-то понадобилось. Не я к тебе, ты ко мне пожаловал. Прямо с кладбища. Ха-ха!

Голос показался Роману знакомым. Где-то он его слышал совсем недавно.

– Я следил за Балычевым. Может, это ты и есть? Ты убил Генриха? И певицу, и менеджера, и… свидетельницу?

По стенам пещеры стекала кровь, метались багровые тени. Лавров не сразу сообразил, что тут горят факелы. Чем еще освещать подземное царство? Не электричеством же?

– Генрих перешел мне дорогу, – отозвался баритон. – А остальных ты зря приписал. От своего я не отказываюсь, но чужое на себя не беру.

Сыщик решил не настаивать. Пусть Плутон объяснит, как он прикончил Генриха. Что за способ такой?

– Бедолага заплатил жизнью за скандал в «Мулен Руж»?

– Скандал – сущая безделица, – возразил баритон. – Он женщину у меня отобрал. Возбудил мое безумие! Никто не смеет вмешиваться в мои любовные дела.

– Владыке загробного мира любовь чужда.

– Тогда бы он не похитил прекрасную Персефону, дочь Зевса и Геры. Она собирала цветы… а повелитель мрака подглядывал за ней. Вдруг разверзлась земная твердь, дохнуло ядовитым смрадом, и вылетели из преисподней черные кони, запряженные в золотую колесницу. Возница схватил девушку и увез с собой в обитель блуждающих душ.

– Это миф. Я в детстве читал. Сказка.

– Плохо читал, – хохотнул баритон. – Потому и попал сюда. Однако ты меня озадачил, парень.

– Чем же?

– Напраслину возводишь! Генриха я испепелил, поделом ему. А прочее – наговор.

– Может, ты тренировался? Сначала певицу испепелил, потом… ладно, не важно. Кстати, как ты это делаешь?

– Я Плутон! Бог загробного мира! Мне подвластна смерть. Я наслал ее на неугодного, и тот преставился у меня на глазах. Если хочешь знать, я сам не ожидал столь быстрого эффекта. Думал, Генрих помучается, а я позабавлюсь. Но все произошло почти мгновенно. Он опять огорчил меня, чертов докторишка!

– Значит, это твоих рук дело?

– А ты сомневаешься?

– Нельзя было просто сделать так, чтобы у машины Генриха отказали тормоза, например? Или сбросить кирпич ему на голову?

– Обижаешь, – рассердился баритон. – Такое любой человек может устроить своему ближнему. Тормоза повредить, выстрелить или подрезать. Царские забавы – иного рода. Ты попробуй поразить врага силой своего гнева! Чистого, незапятнанного применением подручных средств! Лучшее оружие то, которое невидимо. Генрих умер, а у закона нет ко мне никаких претензий. Представляешь?

Лавров представил. Ему было страшно даже подумать, какие последствия может иметь способность убивать, не оставляя улик и следов. Никто, нигде и никогда не будет чувствовать себя в безопасности. Разве что Плутон перестанет гневаться. Но похоже, он не отличается терпимостью и смирением.

– Впечатляет? – самодовольно осведомился владыка загробного мира.

– Ага.

Будничный тон разочаровал Плутона. Он ожидал бурного восторга или на худой конец смятения и ужаса. Пленник не порадовал его ни тем ни другим.

– Скучный ты, братец. Видно, сказывается черепно-мозговая травма. Что мне с тобой делать, ума не приложу, – посетовал баритон. – Отпустить, что ли?

– Куда отпустить? Я же мертвый.

– Совсем ты плох, бедняга. Встряхнись! Давай повеселимся напоследок.

– Разве в аду веселятся?

Плутон пригорюнился. Ему хотелось развлечься, а пленник не проявлял желания составить ему компанию.

– Чего ты скис, парень? Подумаешь, умер? С кем не бывало?

– Ладно, уговорил, – согласился Лавров. – Что можешь предложить? Банкет? Девочек? Сауну?

– Да что угодно, – оживился Плутон. – Ты только скажи, я вмиг исполню. Хочешь, мои девочки тебе канкан спляшут? Не хуже, чем в «Мулен Руж». Знаешь, какую оперетту знает весь мир? «Орфей в аду» Оффенбаха! Не в раю, заметь. Под эту музыку отборные красотки парижского кабаре поднимают юбки, закидывают ножки и показывают нам свои кружевные панталоны. Ха-ха-ха-ха! Это же вечный праздник, мой друг!

– Я тебе не друг.

– Друг, враг, какая разница? Все двойственно. Взять, к примеру, любовь. По-твоему, это добро или зло?

– Добро, – не подумав, брякнул Лавров.

– Но стоит ей вмешаться, и друг может оказаться врагом, а враг – другом.

Роману пришел на ум Генрих. Неужели смерть настигла того по причине ссоры с Балычевым? Фактически Плутон признался, что это он убил доктора. Значит, он и есть Балычев?

Приступ боли исторг из груди сыщика стон. Владыка загробного мира тут же среагировал:

– Тебе плохо? Мне известно лекарство от твоей болезни.

– Черт с тобой. Зови своих девочек. Будем смотреть канкан.

– Знаешь, зачем Орфей спускался в царство мертвых? Он пришел за своей возлюбленной Эвридикой, но не сумел спасти ее. Видишь ли, на обратном пути Орфей усомнился, идет ли за ним Эвридика, оглянулся и тем погубил ее. Слабак! Его ведь предупреждали: «Не оглядывайся назад!»

– Не оглядывайся назад… – повторил Лавров. – Хороший принцип.

– Тебе известно, как погиб Орфей?

– Остался с Эвридикой?

– Если бы! – захохотал Плутон. – Его отпустили с миром, хотя он и оскорбил недоверием самого владыку подземного царства. Несчастный был однолюбом и не смотрел ни на кого, кроме своей Эвридики. Этим он оскорбил вакханок, жаждущих его ласк. «Вот он, ненавистник женщин!» – вскричали они и окружили Орфея, бросая в него камни и метая тирсы [3]. Так и забили до смерти сладкоголосого певца. Гляди, как бы и тебя не постигла та же участь.

Это было последнее, что услышал Лавров, проваливаясь в забытье…

– Я сделала, как вы сказали, – возмущенно бросила Дора, усаживаясь в то же кресло в той же гостиной с сиреневыми шторами. – Никому легче не стало! Наоборот.

– Это только кажется, – возразила Глория. – Гнойник вскрывать больно, но порой необходимо. Вы правильно поступили.

– Я думала… думала… – гостья судорожно вздохнула, всхлипнула и расплакалась. – Зря все это! Они не простят меня! Я потеряла Генриха, потеряла родителей. Зачем я вас послушала? Много лет я хранила свою тайну… и не собиралась раскрывать ее никому. Вы меня вынудили! Вы…

Слова обвинения застряли у Доры на языке. Она захлебнулась слезами и раскашлялась. Достала черный платок. Даже носовые платочки у нее были траурные.

– Я не могу так… – простонала она сквозь кашель. – После всего, что… что…

– Уезжайте из Москвы. Отправляйтесь в Париж, в Лондон, на Мальдивы… куда угодно. Лишь бы подальше отсюда.

Дора заливалась слезами, кашляла, сморкалась. Она забыла, зачем пришла в эту прохладную сумрачную квартиру на Шаболовке. Напротив нее сидела красивая и странная женщина в лиловом платье с глубоким вырезом. Что-то говорила ей…