Майкл Коннелли - Пятый свидетель

— Вы знали жертву этого чудовищного преступления, Митчелла Бондуранта?

— Знала ли я его? Нет. Знала ли я о нем? Да.

— Что вы имеете в виду?

— Дело в том, что в последний год или около того, когда у меня начались неприятности с выплатой ипотеки, я видела его. Раза два я ходила в банк, чтобы обсудить с ним мое дело. Меня ни разу к нему не допустили, но я видела его. Внутренняя стена его кабинета сплошь состоит из стекла. Похоже на насмешку: я могла его видеть, но не могла с ним поговорить.

Я украдкой взглянул на присяжных. Не то чтобы кто-то из них сочувственно кивнул, но Лайзин ответ и картинка, нарисованная моей клиенткой, явно произвели нужное впечатление: банкир, отгородившийся стеклянной стеной от обездоленных и бесправных.

— Видели ли вы его еще где-нибудь?

— Утром в день убийства. Я видела его в кофейне. Он стоял в очереди сзади, через два человека от меня. Именно из-за этого и возникла путаница, когда я говорила с детективами. Они спросили меня про мистера Бондуранта, а я как раз в то утро его видела. Но я не знала, что он мертв, и не понимала, почему меня спрашивают об убийстве, сам факт которого мне не был известен.

Пока все шло хорошо. Она разыгрывала роль в точном соответствии с тем, как мы ее задумали и отрепетировали, — всегда упоминая о жертве с полным уважением, чтобы не сказать сочувствием.

— В то утро вы разговаривали с мистером Бондурантом?

— Нет, не разговаривала. Боялась, что он решит, будто я его подкарауливала, и обратится в суд. Кроме того, вы же меня предупредили, чтобы я избегала каких бы то ни было встреч или конфронтации со служащими банка. Так что я быстренько взяла свой кофе и ушла.

— Лайза, вы убили мистера Бондуранта?

— Нет! Разумеется, нет!

— Вы подкрались к нему сзади с молотком, взятым в своем гараже, и нанесли ему по голове удар такой силы, что он умер прежде, чем успел упасть на пол?

— Нет, я ничего такого не делала!

— Вы ударили его по голове еще два раза, когда он уже лежал на земле?

— Нет!

Я сделал паузу, якобы просматривая свои записи. Мне было нужно, чтобы ее многократно повторенные «нет!» эхом прозвучали в зале и в голове каждого присяжного.

— Лайза, вы приобрели немалую известность, борясь за сохранение права собственности на свой дом, не так ли?

— Я не стремилась к известности. Я просто хотела сохранить дом для себя и своего сына и делала то, что считала правильным, но это привлекло к себе большое внимание.

— Для банка такое внимание было нежелательным, верно?

Фриман заявила протест: мол, я задаю Треммел вопрос, на который она не компетентна ответить. Судья принял ее возражение и велел мне спрашивать о чем-нибудь другом.

— Настал момент, когда банк решил положить конец вашей протестной деятельности, не так ли?

— Да, меня вызвали в суд и выдали запретительный судебный приказ: мне больше не разрешалось протестовать перед банком, поэтому я перешла к зданию суда.

— И к вам стали присоединяться люди?

— Да, я открыла веб-сайт, и сотни людей — таких же, как я, тех, над кем нависла угроза лишиться дома, — присоединились ко мне.

— Вы стали весьма заметной фигурой как лидер этой группы, правильно?

— Наверное. Но я никогда не стремилась привлечь внимание к себе. Мы лишь хотели показать всем, что происходит, какие мошенничества они совершают, чтобы отобрать у людей дома, кооперативные квартиры и прочее.

— Как вы думаете, сколько раз вас показывали в новостях по телевизору или писали о вас в газетах?

— Я не считала, но несколько раз показывали, даже по национальным каналам, по Си-эн-эн и Фоксу.

— Кстати, к вопросу о «национальных» институтах: Лайза, в утро убийства вы возвращались в Шерман-Оукс мимо «Уэстленд нэшнл»?

— Нет.

— Так это были не вы на тротуаре всего в полуквартале от банка?

— Я не хочу никого называть лжецом, но это была не я. Может, свидетельница просто ошиблась?

— Спасибо, Лайза.

Заглянув в свои записи, я сменил направление допроса. На первый взгляд желая этой переменой застать врасплох свою клиентку, на самом деле я намеревался застать врасплох присяжных. Я не хотел, чтобы они опережали меня догадками. Мне было нужно их безраздельное внимание, и я собирался скармливать им свою историю кусочками и в том порядке, который выстрою я сам.

— Вы обычно запираете дверь своего гаража? — спросил я.

— Да, всегда.

— Почему?

— Ну, он не прилегает к дому. Чтобы попасть туда, надо из дома выйти. Поэтому я всегда запираю дверь. Там в общем-то всякий хлам, но есть и ценные вещи. Мой муж относился к своим инструментам как к сокровищу, а у меня там стоит гелиевый аппарат для надувания воздушных шариков по праздникам, нельзя допустить, чтобы соседские ребята до него добрались. Еще я когда-то читала про женщину, у которой был такой же, отдельный от дома гараж, который она никогда не запирала. Однажды она вошла, а там оказался вор. Он ее изнасиловал. Так что я всегда держу дверь запертой.

— Представляете ли вы себе, почему эта дверь могла оказаться незапертой, когда полиция обыскивала ваш дом в день убийства?

— Нет. Я всегда ее запираю.

— До начала этого процесса, когда вы в последний раз видели молоток из вашего комплекта инструментов на своем месте в гараже?

— Я вообще не помню, чтобы видела его. За инструментами следил мой муж. Я мало что смыслю в инструментах.

— А как насчет садовых инструментов?

— Ну, если вы имеете в виду их, то беру свои слова обратно. В саду работаю я, и садовые инструменты — моя епархия.

— Есть ли у вас соображения насчет того, как капля крови мистера Бондуранта могла попасть на вашу садовую туфлю?

Лайза уставилась в пространство перед собой с озабоченным видом. Когда она заговорила, ее подбородок немного дрожал.

— Понятия не имею. У меня нет объяснения. Я давно не надевала эти туфли, и я не убивала мистера Бондуранта.

Последние слова она произнесла почти с мольбой. В ее голосе звучали отчаяние и искренность. Я повременил, чтобы закрепить впечатление, которое, как я надеялся, слова Лайзы произвели на присяжных.

Еще с полчаса я расспрашивал ее, разрабатывая те же темы и получая отрицательные ответы на все вопросы о причастности к преступлению. Более детально остановился на ее встрече с Бондурантом в кофейне, а также на деле об отъеме ее дома и ее надеждах на его благополучный исход.

Выводя Лайзу на свидетельское место, я преследовал троякую цель. Во-первых, мне требовалось, чтобы в протокол были занесены ее твердое отрицание своей вины и ее объяснения по этому поводу. Во-вторых — чтобы она лично вызвала сочувствие со стороны присяжных и дело об убийстве, так сказать, обрело человеческое лицо. И наконец — чтобы присяжные задумались: могла ли эта миниатюрная и хрупкая на вид женщина сидеть в засаде, а потом нанести сокрушительный удар молотком по голове здорового мужчины? Причем трижды.