Инна Бачинская - Вторая невеста

Постояв так с минуту, Идрия бесшумно открыла дверь и проскользнула внутрь, а Федор вернулся к себе.

Лучше бы он не подходил к этому чертову окну!

Он вспомнил мощный обнаженный торс афганца Сережи, пронзительно-синие глаза на загорелом лице, пожатие его железных пальцев.

Он еще постоял у окна, надеясь неизвестно на что, и улегся, так и не решив, видела его Идрия или нет. Боснийка передвигалась бесшумно, как зверь, чутье у нее тоже звериное, она не могла не почуять его запах, не услышать дыхания, она могла поднять тревогу… Зачем? Она тоже играла в какие-то свои тайные игры, они на миг стали сообщниками — он представил себе, как Идрия, приложив палец к губам, насмешливо смотрит на него.

Мысли не давали ему уснуть. Афганец, Майя, Стелла… Идрия. Что нужно ей в спальне хозяйки? Похоже, она знала, что Майи там нет… откуда? Увидела ее, как и он, Федор, или просто знала? Что за отношения между ними? И Стелла, или Максим… что он такое? Вопросы, вопросы, а ответов нет.

Заснуть ему удалось только под утро, когда за окном определились серовато-лиловые утренние сумерки.

Разбудил его негромкий стук в дверь. Она открылась, и вошла Идрия. Нисколько не смущаясь тем, что он еще в постели, она произнесла громко:

— Кофе. Пожалуйста. — И показала две растопыренные пятерни: — Десять минут. Там! — Она ткнула указательным пальцем вниз — не то в парадной гостиной, не то на кухне. После чего повернулась и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.

А Федор отправился в душ. Через десять минут он спустился вниз. Прошел мимо гостиной, заглянул — там было холодно и сумрачно, сетчатые шторы задернуты — и двинул на кухню. В отличие от гостиной здесь было светло, окна и двери распахнуты и вкусно пахло жареным хлебом и копченым мясом.

На столе его ждали кофе и бутерброды. Вторая чашка предназначалась не для Майи, как он подумал, а для Идрии, которая уселась напротив. На ней было черное платье до колен, похожее на рубаху без рукавов, с пуговичками, расстегнутыми на груди — в ложбинке он увидел серебряный крестик, — и черные чулки. Богатые иссиня-черные волосы были, как и в прошлый раз, скручены в массивный узел на затылке и заколоты большой заколкой с разноцветными пластмассовыми жемчужинами. Сросшимися бровями и усиками над верхней губой Идрия напомнила Федору мексиканскую художницу. Фриду Калло. Конечно! Фрида Калло!

У Идрии была крестьянская внешность — крупные руки с коротко остриженными ногтями, широкие плечи, мощная грудь, она была предназначена для тяжелой крестьянской работы. Он представил, как она доит корову, прижимаясь щекой к ее теплому боку, или несет корзину с яблоками, уперев ее в бедро…

Они пили кофе в молчании, украдкой рассматривая друг друга.

— Майя? — наконец спросил он.

Идрия, дрогнув уголками рта, достала из кармана платья сложенный листок и протянула ему. Это была записка от Майи.

«Доброе утро, Федор! — писала художница. — Боюсь, я не могу составить Вам компанию за завтраком — лунные ночи для меня просто катастрофа, я не могу уснуть и отсыпаюсь днем. Позвоните мне, ладно?

Спасибо за вчерашний вечер.

Обнимаю, Майя».

Принимая во внимание подсмотренную Федором ночью сцену, послание звучало двусмысленно. Он взглянул на Идрию и наткнулся на ее откровенно смеющийся взгляд. Федор почувствовал, что краснеет, а Идрия произнесла недлинную фразу по-итальянски, в которой он узнал два слова — «вените» и «нотте» — «идти» и «ночь». И поди знай, что имела в виду подлая боснийка — то ли что не нужно шляться по ночам в чужом доме, то ли, наоборот, пригласила: приходи ко мне ночью! А еще вариант: мы тут привыкли бегать по ночам, не бери в голову!

Когда он оставлял пределы дома художницы, увидел афганца, который, по своему обыкновению, стоял, опираясь на лопату, и смотрел на него. Федор, поколебавшись, кивнул. Тот ответил. На сей раз Сережа был одет в джинсы и серую майку, а голову его прикрывала бесформенная солдатская панама цвета хаки.

С утра в «Сове» разразился очередной скандал. Кирилловна орала так, что стали раскачиваться люстры, тонко звеня хрустальными подвесками. Сначала вырубилась поломоечная машина, которая не столько работала, сколько развозила по залу грязь и теряла щетину, а потом отключили горячую воду.

Менеджер Полосатый (это фамилия!) сжимал пальцами виски, в которых билась скулящая боль — разыгрался тройничный нерв, его хроническая хворь. К непогоде, не иначе. Он страдальчески хмурил брови в ответ на павлиньи вопли уборщицы, в глазах от боли вились черные птицы. Он проглотил уже две таблетки пенталгина, но легче не стало. Убедившись, что Полосатый впал в полуобморочное состояние, довольная Кирилловна удалилась на кофе-брейк.

Кофе она разживалась у «мальчиков», причем без разрешения, благо ключи от гримерных были всегда при ней. Из-под двери комнаты «мальчиков» пробивался свет, и Кирилловна взяла этот факт на заметку — не погасили вчера, охламоны! Позвенев ключами на связке, выбрала нужный и открыла дверь. Вошла в тесную душную комнату, где пахло потом и косметикой, полюбовалась с порога пышными платьями дивы по стенам, сняла черное с блестками и, прикинув на себя, шмыгнула к зеркалу. Там отразилась ее физиономия — морда мелкого хищника — хорька или крысы. Она вскинула подбородок, закусила губу, приподняла бровь — хороша! Она вертелась, любуясь собой, и вдруг взгляд ее упал на кушетку в глубине комнаты, криво отражавшуюся в зеркале. Ей не пришло в голову оглянуться. Она стояла, остолбенев, уставившись на отражение кушетки с полулежавшей на ней женщиной с шикарными волосами-блонд, в синем платье. Кристина! Запрокинутая голова, багровое лицо.

Голос изменил Кирилловне, из горла выдавились хрипящие звуки. Она наконец обернулась, надеясь, что ей это привиделось. Вдохнула судорожно и завопила как пожарная сирена!

Спустя полчаса прибыла оперативная бригада по абсолютно случайному стечению обстоятельств во главе с капитаном Колей Астаховым — он согласился подменить коллегу, чья жена в этот момент рожала.

Как предварительно заключил судмедэксперт Лисица, Кристина был задушен вчера, примерно между пятью и восемью вечера, орудием убийства послужил черный шарф в блестках, который убийца сдернул с вешалки в костюмерной. Блестки были рассыпаны по всей комнате. Менеджер Стеллы полулежал на широком раздолбанном диване, вцепившись пальцами в шарф, невидящие глаза его уставились в грязный потолок с облезшей люстрой, в которой горела лишь одна тусклая лампочка.

Из работников «Белой совы» в наличии на момент прибытия оперативников присутствовали лишь четверо — менеджер Полосатый, который от ужаса забыл о своем тройничном нерве, сонный бармен Боря, уборщица Кирилловна, она же героиня дня, обнаружившая мертвого Кристину, и секьюрити Сеня Брагин — здоровенный амбал с сильно выдвинутой вперед нижней челюстью, чавкающий жевательной резинкой.