Уильям Рихтер - Очи черные

– Да, – ответила она. – Мистер Диборн не разрешает мне курить в квартире. Даже когда на улице так холодно.

– В котором часу это было?

– В полночь. Было чертовски холодно.

– Значит, около двенадцати, и что было сначала – вы что-то увидели или услышали?

– Я услышала какой-то вопль, сдавленный вопль девочки, выходящей из парка. Я посмотрела вниз и сначала ничего не увидела, а потом эта девочка выскочила из кустов, вон там, и побежала направо, на дорогу, и ее чуть не сбила машина, даже тормоза завизжали, понимаете?

– Вы можете описать машину?

– Большой седан, американский, наверное, но что я понимаю в машинах? – Миссис Диборн затушила сигарету в переполненной пепельнице, и холодный утренний ветер тут же сдул окурок из пепельницы на пол. Миссис Диборн закурила вторую.

– Значит, девочка просто стояла там, перед остановившейся машиной, – продолжила миссис Диборн, снова затягиваясь ментолом. – Она прямо застыла там, не знаю почему, и тогда из машины вышел человек, водитель. А из парка выбежали двое парней, но они тоже остановились, и так все четверо там и стояли. Может быть, они о чем-то говорили – я не слышала, но вскоре все четверо сели в машину.

– Девочку не заставляли туда сесть?

– Насколько мне было видно, нет, но кто же знает? С ней было три больших черных парня! Как знать, о чем она думала тогда? В этом мире девочкам приходится трудно.

Этли не мог не согласиться.

– А потом что произошло?

– Машина развернулась на шоссе и поехала обратно. Я вернулась в квартиру и стала смотреть Фергюсона по телевизору. Он забавный, с акцентом и все такое. Я думала, не позвонить ли в полицию… но она ведь сама села в машину, понимаете?

– Понимаю, – ответил Этли. Звонок в 911 с сообщением о том, что девушка по собственной воле села в машину на Риверсайд-Драйв, вряд ли имел бы какие-либо последствия. – А эти трое парней… вы их не успели рассмотреть?

– У меня хорошее зрение, – сказала миссис Диборн, – но на таком расстоянии и при этом странном энергосберегающем свете я не очень хорошо рассмотрела, только в общих чертах.

– Хорошо.

– За рулем крупный парень, я почти уверена, что черный, – добавила она. – Про двух других точно сказать не могу. Может, кожа более светлая, немного, но волосы точно черные у обоих. Может, пуэрториканцы или даже китайцы, не знаю.

Этли показал ей несколько фотографий. Среди них были и фотографии наркодилера Рейджа, о котором рассказала Валли. Он был афроамериканцем, но очень светлокожим, с веснушками и ярко-рыжими дредами, из-за которых и появилась его уличная кличка Рейдж, то есть «рыжий». Под описание миссис Диборн он не очень-то подходил, а второй дилер, о котором говорила Валли, Брайт Айз и вовсе был белым светловолосым парнем. Но Этли все равно показал их фотографии миссис Диборн.

– Нет, – сказала она уверенно. – Это не они.

Этли вздохнул, усталый и разочарованный, он целый день потратил на опрос местных жителей и натер себе ноги. Пока миссис Диборн курила одну сигарету за другой, Этли, облокотившись на перила балкона, представлял себе описанную женщиной ситуацию: София Манетти выбегает из парка, ее преследуют двое, она выскакивает на проезжую часть, где почти попадает под машину-седан, которую ведет черный парень. Но она не бежит дальше, потому что… потому что водитель ей знаком? Странное совпадение. Она даже не побежала, когда гнавшиеся за ней парни выскочили на улицу и подошли к машине.

Вернувшись в полицейский участок, Этли открыл дело Манетти и просмотрел все, что ему удалось узнать. Это не отняло много времени. Самой важной пока оставалась информация, полученная от Уоллис Стоунман, о Рейдже и Брайт Айзе, наркодилерах Софии, но, если верить показаниям миссис Диборн, эти двое не были причастны к убийству Софии, по крайней мере напрямую. У Этли даже был свидетель похищения Софии, если это можно так назвать, и тем не менее дело все еще оставалось тупиковым. Он снова открыл папку с материалами и внимательно просмотрел все с самого начала в поисках какой-нибудь упущенной детали.

Он тщательно изучил описание места преступления, но ничего важного не обнаружил – ни следов ДНК, ни отпечатков пальцев, ни следов ног или шин, ни других свидетелей, кроме миссис Диборн. Вскрытие тоже не показало ничего особенного, если не считать следов наркотиков в крови девушки, что не было неожиданностью. Этли перешел к делу, заведенному на Софию Манетти как несовершеннолетнего правонарушителя. Он уже просматривал его и не нашел ничего, относящегося к его расследованию. Это была просто печальная история, развивавшаяся по знакомой и трагической схеме: нестабильная атмосфера в семье, жестокое обращение родителей, пристрастие к наркотикам, улица. После этого Этли занялся делом Уоллис Стоунман. Среди документов были записи о проблемах Уоллис в семье, об увлечении жизнью улицы, исключении из школы и так далее. В отличии от Софи, насилия в семье Уоллис не было, но первые пять лет своей жизни девочка провела в приюте в России, и кто знает, что она пережила до того, как поселиться в Америке с Клер и Джейсоном Стоунманами?

Среди документов дела было заключение психолога Уоллис, написанное, когда ей было всего десять лет. После тридцатиминутной беседы психолог социальной службы диагностировал следующую проблему: расстройство социального поведения. Этли нашел значение этого термина в компьютере: расстройство социального поведения предполагает следующее – «отказывается подчиняться взрослым», «преднамеренно досаждает людям», «раздражительна и обидчива». Другими словами, похожа на всех без исключения подростков, которых знал Этли.

– Невероятно, – сказал Этли вслух.

Он нашел еще одно заключение психолога в деле Уоллис, сделанное ранее, когда ей было семь или восемь. В течение нескольких лет она время от времени посещала частного психотерапевта, услуги которого оплачивали ее родители. В отчете этого врача не было никакого психотерапевтического жаргона, из которого состоял весь отчет врача социальной службы. В качестве диагноза была сделана краткая запись: «Валли – милая девочка, умная, развитая, одаренная и решительная. Она растеряна и раздражена, как и следовало ожидать. У Валли впереди нелегкая борьба».

Нелегкая борьба. Странно, подумал Этли, так щедро похвалить девочку, а потом пообещать борьбу. Но больше всего в этом отчете Этли поразил тон – он совершенно не был похож на тон клинического заключения и звучал куда более субъективно, чем обычно бывает в подобных отчетах. И еще одна фраза заинтриговала Этли: «Она растеряна и раздражена, как и следовало ожидать». Почему этого следовало ожидать?