Екатерина Лесина - Кольцо златовласой ведьмы

– Полынь и пустырник дают отдохновение. Хмель дарит глубокий сон…

Женщина кивнула и расплакалась.

Она вдруг заговорила, сбивчиво, быстро, жалуясь на судьбу и собственную слабость. Она родилась в небольшом городке, далеко от Палермо. Ее звали Мелиссой – красивое имя. И сама она некогда – в это сложно поверить ныне – славилась красотой. Единственная дочь торговца шерстью, успешного, следует сказать. Ее баловали. Ей дозволяли много больше, чем дозволяют иным дочерям, потому что родители, живя в любви и согласии, как то заповедал Господь, щедро этой любовью делились с Мелиссой.

Отец подыскал ей мужа. И Мелисса впервые воспротивилась его воле. Она не желает выходить за старика! Она достойна лучшего!

Отец настаивал.

Мелисса отказывалась. Но все же пошла к алтарю…

– Господь меня наказал! – Она хватала Туфанию за руки, словно боялась, что та уйдет. – Господь…

У старика имелся взрослый сын от первого брака. Он был столь же красив, как сам старик – уродлив. И разве можно винить бедную Мелиссу, что сердце ее не устояло? А пасынок и вовсе с первого взгляда полюбил мачеху…

Конечно, связь их была греховной, но… разве думаешь о грехе в семнадцать лет? Господь милосерден к влюбленным. Он непременно соединит их сердца, а если промедлит, то люди сами найдут выход.

– Он это предложил… он сказал, что только так мы сумеем быть вместе.

И Мелисса поддалась на уговоры. Ведь старик свое отжил и…

– Я задушила его подушкой. Прижала к лицу и не отпускала.

Ей было мерзко. Но еще более мерзко становилось от мысли, что вся ее жизнь связана с этим человеком. Сколько бы он еще прожил? Годы! И все эти годы Мелиссе пришлось бы терпеть его домогательства, исполнять роль супруги, страдая от невозможности быть рядом с тем, кого она действительно любит.

Нет, Мелисса сделала выбор. Она боялась, что все раскроется, однако никто не усомнился, что смерть ее мужа случилась вследствие естественных причин. Старикам не следует брать в жены молодых женщин – так говорили соседи, не зная, насколько на самом деле они правы.

– Мы думали пожениться спустя полгода, но… я обмолвилась матери, а она пришла в ужас и рассказала отцу, а тот…

…неужели Мелисса не понимает, какие пересуды вызовет эта свадьба? Ведь пасынок – это почти сын. И грех – сожительствовать с ним. Мелиссе надлежит раскаяться, а лучше всего – отправиться в паломничество по святым местам. Потом, по возвращении, Мелисса найдет себе мужа…

Она уже нашла. Но кто бы ее послушал?

И тогда было решено – бежать. Она продала дом и лавку, все, что только было ценного. Она ушла ночью, как воровка и преступница, но была счастлива, ибо полагала наивно – новая жизнь с лихвой окупит перенесенные ею страдания.

Поселились они в Палермо. Назвались мужем и женой, хоть и сожительствовали во грехе. Ее названый супруг открыл лавку, однако дела у него шли плохо и с каждым годом все хуже. Он не имел отцовского таланта, но был вспыльчив и раздражителен, зачастую вымещая гнев на случайных людях. Стоит ли говорить, что покупателей становилось меньше и меньше.

Деньги уходили.

– Он сказал, что это я виновата, – Мелисса вытерла слезы ладонью, а Туфания не могла отвести взгляда от ее некогда переломанных пальцев. Срослись они криво, куриной лапой, и это уродство вызывало куда большее отвращение, нежели рассказанная Мелиссой история. – Что я змеей проникла в их дом, внесла разлад между ним и отцом, которого он любил. Что подговорила его на убийство… на побег… что я, наверное, ведьма, которую надобно сжечь…

Нет, он не стал писать на нее доносы, поскольку собственные руки его были нечисты.

Вина лежит на обоих. Но один был сильнее, и с каждым днем он все охотнее использовал силу. Сначала щипал, словно бы в шутку, но со злостью, оставляя синяки. После «дарил» пощечины. Пинки. Смелел день ото дня… Мелисса хотела бежать. Но куда она пошла бы без денег?

Обратиться с жалобой к властям?

И признаться в совершенном ими – ею! – злодеянии?

Она оказалась заперта между прошлым и настоящим. Терпела. Ходила в церковь, не смея заглянуть внутрь, поскольку грех, ею совершенный, был слишком велик, чтобы предстать перед очами Всевышнего. И муки, выпавшие на ее долю, Мелисса выносила столь стоически, сколь только могла. Но разве терпение человеческое безгранично?

Ту женщину она встретила на кладбище, куда пошла, пытаясь среди могил отыскать хотя бы мгновенье покоя. Мелисса представляла, как однажды она уйдет в мир иной, и мысли эти больше не пугали ее, скорее, она с нетерпением ждала этого мгновения. Неужели не искупила она совершенное ею злодеяние? Мелисса ждала смерти с отчаянием и надеждой, которой не суждено было сбыться. Кто-то свыше все продлевал ее бренный путь, и от самоубийства Мелиссу удерживал лишь страх.

– Я не хотела окончательно загубить свою душу, – сказала она, комкая края грязного платка. – А та женщина сказала, что… что здесь живет Туфания из рода Тофано, которая поможет… она знает особое средство, которое…

Туфания не торопила ее, позволяя слезам и горю женщины сказать то, о чем она уже догадалась.

– …которое успокоит его. Навсегда. У меня есть деньги…

Золотая монета легла на стол.

– Возьмите. Если вы и вправду ее внучка… если она вас учила, то…

Следовало бы указать этой женщине на дверь. Она сама виновна в собственных бедах. И значит, не вправе Туфания – избавлять ее от мук. Однако что-то мешало ей поступить именно так, правильно с точки зрения закона человеческого и Божьего. Уж не глаза ли Мелиссы, в которых поселилось отчаяние? Или ранняя седина в ее волосах? Или слезы, судорожный шепот, страх, навсегда изменивший эту несчастную?

Она напоминала Туфании мать и…

…и мать прокляла Туфанию. Из-за мужчины.

– Умоляю, – Мелисса больше не шептала. – Ради моей девочки… ей всего десять и… он смотрит на нее, как на… он грозится продать ее! И я не смогу его остановить. Не спасу ее, если только…

Замолчала. Обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от жестокого мира. И Туфания решилась.

– Ты возьмешь этот грех на душу?

– Возьму, – спокойно ответила Мелисса. – Я избавлю мир от чудовища. И уйду в монастырь. Там принимают всех… там – мое место. И когда я предстану пред Престолом Его, я скажу, что душа моя – та цена, которую я готова была отдать за счастье для моей дочери.

– Что будет с ней, когда ты уйдешь в монастырь?

– Мои родители живы и будут рады взять ее… я написала им письмо и… и они заберут ее. Если его не будет.