Марина Крамер - Жить на свете стоит

– Максим, – вкрадчиво заговорил Никитич, почувствовав, что Гавриленко сомневается, – сынок, ты ведь знаешь меня: все будет так, что никто никогда не докопается. Я не подведу. Просто сил ведь нет смотреть, как ты себя изводишь. Ну, что тебе в этой Веронике? Мало девок красивее? И – что немаловажно – доступнее? Чтобы без таких вот ситуаций, чтоб не уговаривать, не лезть вон из кожи, не изобретать всякий раз новую романтическую дурь?

– Вот именно! – вдруг с ожесточением бросил Максим. – Вот именно – доступных полно, поэтому и чувствую себя как на помойке. Им же все равно, с кем – была бы кредитка платиновая! Не хочу, устал, понимаешь? Семью хочу, Никитич, семью, где меня любят и ждут не за то, сколько я бабла в клюве притащу, а просто за то, что я Максим Гавриленко, муж, отец, любимый человек, понимаешь? Когда открывается дверь, а за ней тебя встречают, рады тебе, искренне рады, а не потому, что сейчас ты жестом фокусника вынешь из кармана билеты в Майами! Не за бриллианты размером с голубиное яйцо! Не за возможность встретить Новый год с какими-нибудь звездами, а за этот же праздник, но только с семьей, возле елки, за городом, со снежками и санками, с настоящей баней и без всяких прихвостней! С кем, ну, с кем из всех моих бывших баб я мог бы такое иметь?!

Никитич тяжело вздохнул. Он прекрасно помнил всех прежних любовниц Максима по именам, но вот в остальном все эти девицы сливались для него в бесконечную череду безликих кукол с искусственным смехом, горящими глазами, похотливыми улыбками и жадными, суетливыми пальцами, в которых они все как одна цепко сжимали отступные, привозимые им самим Никитичем, когда Максиму наскучивало общение. Для этих девиц не существовало ничего, кроме денег и престижного положения любовницы «самого Гавриленко». Разумеется, ни о какой женитьбе на ком-то из этих «вырезных кукол», как называл их Никитич, речи никогда не шло. Ему вообще казалось, что Максим так и будет жить холостяком, но выяснилось, что в планах Гавриленко такой пункт, как женитьба и семья, значился, хотя и стоял немного особняком. И надо же было случиться, что именно журналистка Стахова, сующая свой нос в дела «Изумрудного города», окажется той самой женщиной, к которой Максим испытает нежные чувства! Почему именно она? Никитич, видевший Нику пару раз, не мог взять в толк, что именно нашел в этой девице Гавриленко. Попадались ему красотки поярче, были и фотомодели, и даже парочка мисс и вице-мисс разных городов, и еще пара-тройка певичек из начинающих. Но Стахова… «Не баба – лошадь!» – так определил про себя Никитич, взглянув на Нику впервые. Ее было как-то слишком много, чересчур. Высокий рост, крупные формы, резкие черты лица, копна волос такого рыжего цвета, что у Никитича это вызывало откровенную неприязнь и ассоциацию с песней «Оранжевое море, оранжевое небо…». Представить Максима рядом с этой…

Никитич категорически отказывался верить в то, что его воспитанник всерьез увлекся, но сегодняшний разговор и вид понурого Максима убедил его в том, что придется либо смириться, либо вмешаться, помочь, оградить. Даже если Максим будет возражать. Именно с этим решением Никитич и покинул кабинет Гавриленко, сославшись на необходимость срочного звонка.

На воскресный концерт Ника отправилась с Ириной – не Артема же было приглашать, тут ведь даже не соврешь, что сама купила. Билеты были в vip-ложу, пригласительные, и Масленников сразу же понял бы, от кого они. Но если не кривить душой, то Ника не особенно стремилась провести воскресный вечер с Артемом после пятничной размолвки.

Они с Ириной слушали прекрасный голос певицы, и Ирка, отлично разбиравшаяся в опере, вполголоса пересказывала Нике либретто тех опер, арии из которых исполнялись. Стахова была равнодушна к оперному искусству, равно как и к балетному, но сейчас вдруг поняла, что лишала себя какого-то совсем иного удовольствия, доступного, по ее мнению, далеко не многим ценителям. Вот Ирка – та понимала, и ее глаза светились таким счастьем, словно Ника не билет в оперу ей предложила, а бриллиант неприлично крупных размеров.

В антракте они пили шампанское, и подруга вдруг заинтересовалась происхождением пригласительных, оценив публику, которая их окружала. Все эти холеные дамы в вечерних платьях от лучших дизайнеров, в драгоценностях и с крошечными, но явно дорогущими клатчами, мужчины в смокингах и белых рубашках – не создавалось впечатления, что это сотрудники офисов коротают вечер перед началом новой рабочей недели.

– Так откуда дровишки? – сделав очередной глоток игристого напитка, поинтересовалась Ирина.

– Ир, тебе что важнее – процесс или то, что ему предшествовало? – попробовала уклониться Ника, которой не очень хотелось произносить фамилию Гавриленко из опасений, что кто-то может услышать.

– Дорогая, в некоторых делах все важно: и прелюдия, и процесс, и завершение, – хитро улыбнулась подруга. – Но ведь здесь явно обошлось без этого? Или не обошлось и ты поэтому так скрытничаешь? Ну, признавайся – это твой красавчик-олигарх?

– С чего ты взяла, что он красавчик?

– Ой, Никуся, ты что же думаешь, что Интернет провели только в ваш колхоз? Набрала в поисковике, вывалилась куча снимков. И все так, как ты и говорила: он неприлично красив, я тебя понимаю.

Ника разозлилась. Ей почему-то стало неприятно, что Ирина вот так оценивающе говорит о Максиме, да плюс к тому еще и намекает, что между ним и Никой что-то было.

– Я еще не дошла до того, чтобы спать с мужчиной за билет в оперу, – процедила она, перехватывая официанта с подносом и меняя бокал на наполненный.

Ирина приобняла ее за плечи свободной рукой и прошептала на ухо:

– Ты не сердись, Никуша, я не хотела тебя обижать. Поверь: даже если ты переспала с ним бесплатно, я тебя отлично поняла бы.

Ника хотела было взорваться, но тут увидела озорной огонек в глазах подруги и поняла, что та просто шутит, наслаждаясь тем, как она, Ника, принимает все за чистую монету и сердится. Еще с юности такая манера выводить Нику на эмоции значилась среди любимых Ирининых развлечений.

– Ну тебя, – притворно надула губы Стахова, – вечно гадости говоришь. Не спала я с ним!

– Ну и зря, – Ирина совсем несолидно показала ей язык и удалилась назад в ложу царственной походкой.

После концерта они решили прогуляться, хотя длинные вечерние платья на улице смотрелись слегка напыщенно. Но теплый вечер располагал к пешему возвращению домой, и, договорившись, что такси Ирине они поймают возле Никиного дома, подруги не спеша направились по улице.

– Выглядим сейчас как две кокотки на Елисейских Полях, – заметила Ирина.

– Слушай, у меня сложилось впечатление, что у тебя с твоим Иржи что-то не то, – ехидно поддела Ника. – Ты все разговоры сводишь к постели.