Марина Крамер - Жить на свете стоит

– Что с тобой? – слегка отстранив Нику от себя, спросил Гавриленко, внимательно вглядываясь в ее лицо. – Ты дрожишь, замерзла?

– Нет, я переволновалась очень… и ты ехал так долго…

– Да ты представляешь, на самом въезде в Москву остановили. Документы изучали так, как будто искали орфографические ошибки, всю машину перевернули: багажник, салон, номера двигателя сличали, – пожаловался Максим, проходя в кухню. – Я говорю – тороплюсь, а они – ничего, спешка полезна только при ловле насекомых. Так и не понял, чего хотели. То ли «Перехват» у них, то ли еще что – в касках, с автоматами. Зона боевых действий, а не город!

Он сел за стол, привычно выложил мобильный, сигареты и зажигалку и сжал руки в замок. Эту привычку Ника давно подметила – Максим обычно либо вертел что-то в пальцах, либо вот так складывал ладони.

Она предложила чай, и Гавриленко согласился. На такой случай у нее в шкафчике недавно обосновалась банка дорогого цейлонского чая с васильком – Максим как-то обмолвился, что любит такое сочетание, и в большом чайном супермаркете Стахова, заприметив, сразу купила этот сорт. Ехидная Ирка, попробовав чашечку, поинтересовалась, мол, для кого такое богатство и не значит ли эта покупка нечто большее, чем Ника пытается представить. Однако сама Стахова не придавала никакого значения таким вещам – просто увидела то, что нравится определенному человеку, вот и купила. Она и привычки Артема знала, не видя в этом ничего особенного. Если такая мелочь способна доставить удовольствие, то почему бы нет?

Максим обхватил кружку двумя руками. Ника села напротив и все никак не могла придумать, с чего начать разговор. Показать письмо и предоставить ему самому право делать выводы? Или рассказать все, что она сама думает по поводу изложенного там? Гавриленко, видя ее терзания, помог:

– Давай с главного.

Она благодарно взглянула на него и вынула из кармана мятые листки.

– Вот… Ты не обращай внимания на романтические бредни, это не имеет к тебе отношения. Даже ко мне уже не имеет… но суть не в том. Там о том, кто организовал тебе все эти неприятности. Мне кажется, даже я поняла, о ком речь.

Гавриленко взял листки, но не спешил углубляться в чтение, вертел их и смотрел на Нику.

– От кого это письмо?

– От Масленникова.

Гавриленко решительно протянул листки обратно:

– Я не могу читать чужие письма, Ника, извини. Я не так воспитан.

– Я не предлагаю тебе читать какие-то интимные излияния, да их там и нет. Мне нужно, чтобы ты взглянул на факты и подумал.

– Если ты настаиваешь…

– Максим, сейчас не время демонстрировать свое блестящее воспитание. Мне кажется, что нужно скорее разобраться во всем, пока не стало еще хуже, чем есть, – почти взмолилась Ника, подталкивая руку Максима к лежавшему на столе письму. – Читай, я пока Ирку проверю.

Она вышла из кухни, чтобы не видеть выражения лица Максима, когда он будет читать все эти Артемовы ноющие признания. Ей почему-то было неловко за Масленникова, как будто это письмо уличало его в чем-то постыдном. Хотя так и было…

Ирина уснула крепким сном, рука свесилась с кровати, и Ника осторожно, чтобы не потревожить, переместила ее на одеяло.

– Завтра прилетит твой Иржи, и все будет хорошо, – прошептала она. – Все будет очень хорошо, Ирка, я чувствую. Ничего у вас не закончилось, он сам не свой сделался, если бы ему было все равно, так послал бы меня – и все… Но он едет, понимаешь? Значит, ты ему нужна, нужна любая…

Ника смахнула с ресниц набежавшие слезы и на цыпочках вышла из комнаты.

Гавриленко по-прежнему сидел за столом, только лицо его сделалось чужим и жестким, и Ника поняла: он тоже думает о Никитиче. Да и что думать… Просто в эту минуту Максим испытал, наверное, одно из самых жестоких разочарований в жизни. Предательство близкого человека – что может быть ужаснее?! Человека, которого считал отцом, которому доверял все… Никто не расстреливает безжалостнее, чем тот, кто всегда был рядом. Никто не делает больнее, чем тот, кто ближе всех, потому что точно знает, куда нужно ударить.

– Тебе нужно уехать отсюда, – вдруг проговорил Гавриленко, аккуратно складывая листки и отодвигая их от себя, – уехать, чтобы тебя не могли достать.

– Ты думаешь, что…

– Я не думаю, Ника, – прервал он, – я хорошо знаю, с кем имею дело. Мне не хотелось бы чувствовать себя виноватым. Неужели ты не понимаешь, что твоя подруга пострадала как раз из-за этого? Из-за того, что оказалась рядом с тобой? Ведь это ты должна бы сейчас лежать там, – он кивнул в сторону спальни, – а то и где в другом месте.

Нику передернуло. Эта мысль стала посещать ее сразу, едва только прозвучал тот ужасный взрыв, но она старалась отогнать ее и списать все на обычную халатность газовой службы. Выходило, что все еще хуже, чем она думала. И виной всему статья, которую она отдала Яблокову. Если сложить два и два, то все сходилось. Статья вышла утром, а ночью ее квартира была разнесена вдребезги. Как она сразу не догадалась связать два этих события? Вообще удивительно, что она как-то протянула эти три недели…

– Куда я поеду? К маме? Меня там не особенно ждут, – тихо сказала она, закуривая.

– Ника, я тебе помогу. Только позволь мне сделать это, я ведь помню, какая ты принципиальная. Но сейчас не тот случай, когда нужно, как ты недавно выразилась, демонстрировать свое безупречное воспитание. – Голос его звучал почти умоляюще, – ты же знаешь, для меня деньги давно перестали иметь цену, это не слова, это факт. Я действительно не хочу, чтобы ты пострадала, и могу это устроить. Только ты помоги мне и не отказывайся, это все, что от тебя нужно.

Ника молчала. Ей не хотелось быть зависимой, но она также понимала, что одна не справится. Слишком уж матерый противник – не таких он в свое время прожевал и не подавился.

– Не думай, Ника, ни о чем не думай сейчас. Просто прими решение.

– В любом случае я не могу сию минуту встать и уйти. Но завтра прилетает Иркин друг из Праги, я надеюсь, что как-то смогу решить вопрос о ее дальнейшем будущем. Понимаешь, у нее только старенький отец, какая на него надежда? Я даже не нашла в себе сил сообщить ему обо всем… А Иржи – ну, он хотя бы мужчина…

Максим осторожно вынул сигарету из ее пальцев и сунул в пепельницу.

– Ника, я все понимаю… Я бы очень хотел, чтобы у меня был такой друг, как ты. Но подумай о себе, прошу тебя – подумай! Я не пугаю, не пользуюсь твоим положением – я действительно хочу помочь. Завтра поручим твою подругу заботам ее мужчины, а ты пока переберешься ко мне.

«Опа, – мгновенно напряглась Ника. – А ты не так бескорыстен, как я вообразила».

Но чуткий Гавриленко мгновенно понял ее состояние и поспешил:

– Ты только ничего такого не выдумывай! Я не рассчитываю на благодарность в виде постели и не хотел бы, чтобы ты так об этом думала. У меня в доме будет безопаснее, а дальше подумаем. Просто сейчас тебе нужно уехать из этой квартиры, затеряться, понимаешь? А у меня достаточно места, чтобы даже утром друг на друга не наткнуться, если не захочешь. Подумай, я предлагаю тебе только пожить у меня в доме – ничего больше. Ничего.