Марина Крамер - Жить на свете стоит

Глаза она открыла в незнакомом помещении, лежа на большой кровати, прикрытая клетчатым пледом. Ника села и огляделась. Светлая просторная комната с желтоватой газовой занавеской на окне, а через нее пробивается луч уже садящегося солнца. И крыша соседнего дома видна – красная, черепичная. Нику от этого зрелища охватила такая нежность и такое спокойствие, что она заплакала. Идеальное место, идеальная комната…

– Ну как, соня? Открыла глаза? – На пороге стоял Максим с мокрыми после душа волосами, свежий и словно не испытавший тягот двух перелетов и многочасового ожидания в аэропорту.

– Ты меня на руках принес? – удивилась Ника. – Я даже не почувствовала.

– Да ты спала, как дальнобойщик после рейса, – захохотал Гавриленко, застегивая пуговки на голубой майке-поло. – Уложил тебя, а ты даже не пошевелилась ни разу.

– Прости, я так измучилась за последнее время…

– Все в порядке. Но давай не будем тратить время на болтовню. Иди в душ, потом квартиру посмотришь, и пойдем ужинать. Я проголодался страшно.

Вспомнив, что полноценно они ели в последний раз в Мюнхене, Ника испытала угрызения совести и мгновенно убежала в душ, прихватив с собой косметичку.

В ванной, к ее удивлению, оказался халат, полотенца и разные шампуни, гели и прочее. Приняв душ, она вышла и с любопытством огляделась. Ванна находилась напротив входной двери, налево от нее была большая гостиная, совмещенная с кухней – белая мебель, плита, холодильник, большой стол на шестерых, а вдоль одной из стен – черный мягкий диван с красными подушками, низкий длинный журнальный стол, напротив – телевизор на кронштейне и тумба с ящиками. Комната была типа мансарды, потолок чуть скошен, и над окном образовывался козырек. Отодвинув штору, Ника обнаружила за окном ящичек с бархатцами, а внизу – двор в виде колодца. Это ей страшно понравилось.

– Ну как вид? – спросил Максим, появляясь откуда-то из глубины квартиры.

– Отлично, – честно созналась Ника, – ты даже не представляешь, что я сейчас попала в свою детскую мечту.

– О, значит, я все же добрый сказочник, это радует. Идем смотреть дальше. – Он взял Нику за руку и повел за собой.

Возле входной двери слева оказалась еще одна комната, оформленная как небольшой кабинет. Одна из стен была полностью заставлена стеллажами, забитыми книгами, у окна находился небольшой стол, слева от него – маленький декоративный камин и кресло возле него, а в самом углу – узкий шкаф-колонка.

– Нравится?

Ника ничего не сказала. О такой квартире она могла только мечтать – воплощенное счастье и уют.

– Здесь кто-то живет?

– Да. Ты живешь.

– Нет, я не о том… в ванной полотенца…

– Ника, ты столько вопросов задаешь! Ну, это была моя квартира, я сюда отдыхать приезжал. Теперь она твоя. Осталось только с гражданством разобраться. Кстати, дай мне свой российский паспорт.

– Зачем?

– Он тебе больше не нужен. Скоро ты станешь гражданкой Чешской Республики.

– Но… почему?

– Потому что. Я улетаю через три дня, мне нужно подбить итоги с моим дорогим «папой», а потом я приеду сюда и поселюсь в другом месте, чтобы тебя не смущать. – Максим обнял Нику за плечи и поцеловал в макушку. – Ну, скажи: такой план тебе подходит?

– Нет.

– То есть?

– Я не хочу, чтобы ты жил в другом месте, – тихо проговорила Ника, прижимаясь щекой к его руке.

Гавриленко развернул ее, внимательно посмотрел в глаза:

– Ты это серьезно?

– Вполне.

– Значит, в Праге я тебя устраиваю в качестве спутника жизни?

– В Праге устраиваешь.

– Отлично. Больше ничего знать не хочу. Одевайся, идем ужинать.

Они долго сидели в небольшом уютном ресторанчике, где хозяин, он же бармен и официант, то и дело приносил им свежее темное пиво и спрашивал, не хотят ли они еще чего-нибудь.

– Что это он так носится? Вон америкосы сидят, так к ним он с брезгливой миной подошел, – заметила Ника, и Максим улыбнулся:

– Так говорю же: дикие люди, гамбургеры жрут, картошкой заедают. А мы с тобой как местные, гуляш с кнедликами, пиво темное. Да и обращаюсь я к нему по-чешски.

– Довольно простой язык, кстати, – заметила Ника, окуная кусочек кнедлика в восхитительный острый соус гуляша.

– Я думаю, ты быстро научишься. Ника, давай поженимся? – вдруг попросил Максим, глядя ей в лицо, и Стахова отложила вилку:

– Так… сразу?

– Нет, почему? Не сегодня. Я вернусь из Москвы, и мы с тобой тут поженимся. Привезу тебе красивое колечко…

– Не в колечке дело. Если на то пошло, я могу довольствоваться и медным. Я просто себя перестала понимать. Еще месяц назад я осмеяла бы тебя и выгнала… Но сейчас… Понимаешь, я не хочу выходить за тебя из благодарности. Не хочу, чтобы ты так думал.

– А кто сказал, что я так думаю? Неужели я совсем не нравлюсь тебе?

– Максим… это другое. Ты мне не просто нравишься. Но так уж сложилось, что между нами только моя благодарность…

– Какая ты иногда бываешь глупая, Ника. Помнится, с месяц назад я сказал, что нашел женщину, с которой хочу прожить жизнь, – чем тебе не признание?

Ника закурила, стараясь не заплакать. Она снова все портила. Сама предложила жить вместе, а замуж выйти отказалась.

– Хорошо, давай поступим так. Я не буду тебя торопить. Мы просто поживем вместе, и ты в любой момент сможешь либо выставить меня из квартиры, либо принять мое предложение выйти замуж. Так пойдет? – Максим чуть склонил голову и ждал ответа.

– Да. Так пойдет.

– Ну и отлично. А теперь давай отметим это и немножко выпьем. – Он подозвал хозяина и попросил бутылку шампанского.

– Не свалимся? После пива-то? – с сомнением спросила Ника, но Гавриленко только усмехнулся:

– Не свалимся.

Домой они возвращались в обнимку, плутали по узким улочкам, так как Максим заставил Нику быть проводником, а та совершенно не помнила дороги. Добравшись наконец до дома и заперев за собой дверь, они повалились на кровать в спальне и так и уснули, не сумев даже раздеться.

– Куда это подевался твой крестник? Вторые сутки ни слуху ни духу.

– А черт его разберет, – Иван Никитич раздраженно постукивал пальцами по столешнице, – может, залег с телкой какой, у него бывает.

– А ты не думаешь, что он коровушку нашу резвую куда-то спрятал?

– Да ну! Это ерунда.

– Тогда почему ее тоже нигде нет? Квартира ее подружки пуста, мои парни там были. В квартире Стаховой вообще пусто, как будто там никто не живет больше. Тебе ни о чем это не говорит?

– Могла домой уехать от греха.

– Ну, дай бог, дай бог.

Утром Ника проснулась от тошноты. «О, господи, только не похмелье! Это самое ужасное из всего, что со мной было», – подумала она, отправляясь в ванную. Тошнило сильнее, голова кружилась, но Ника мужественно приняла холодный душ и почувствовала, что ей стало легче.