Наталья Солнцева - К чему снится кровь

Ночью Вадиму снилась Евлалия, немного печальная. Как будто она пела романс – что-то про безумства, бессонницу и «беспощадную руку времени». Вера Львовна, мама Никиты, аккомпанировала ей на рояле, в окна врывался запах мокрой сирени, а потом ветер задул свечу на столе, покрытом красной бархатной скатертью…

О, эти стыдливо опущенные глаза, которые вспыхивают из-под ресниц порочным огнем! Эта двойственность сводила его с ума, заставляла сердце то стремительно падать вниз, то взмывать вверх, к горлу, перехватывая дыхание сладостной судорогой. Такова была она, Евлалия, с нежным профилем гимназистки и бесстыдной улыбкой куртизанки…

Утром он едва встал. И сразу почувствовал первые признаки приближающегося приступа головной боли. Чтобы не дать этому зайти слишком далеко, он оделся и вышел из дому. Ходьба действовала на него благоприятно.

Успокоившись и сбросив напряжение ночи, Вадим ощутил, как боль из висков и затылка уходит, рассеивается. Может, сходить на Арбат? Давно он просто не прогуливался по московским улицам. Его радовали матрешки в расписных платках, лакированные шкатулки, золотисто-красная хохлома. Художники продавали свои картины, музыканты играли свою музыку…

Киллер – а это был он – неторопливо шагал по шумному Арбату. Останавливался у импровизированных витрин с полотнами непризнанных живописцев. Его взгляд скользил по выставленным на продажу картинам, возле которых изнемогал от скуки тощий парень в нелепой жилетке и тонких мятых шароварах. На одной из картин янтарно светилось обнаженное тело женщины, – она сидела, подвернув под себя ногу с гладкой округлой коленкой. Киллер так и впился глазами в ее лицо. Ее руки, с ленивым изяществом вытянутые вверх, были унизаны золотыми браслетами. Полуопущенные веки точно такие, от которых он вздрагивал во сне… Это она, Евлалия! Ее черные волосы – только не собранные в косу, а распущенные, – золотой обруч на лбу, пухлые губы, искривленные усмешкой блудницы. Тело мягко светится на фоне алой драпировки, золотые лианы в завитках и листьях так и льнут к нему, изгибаясь, словно в истоме. В ладонях женщины – крупный зрелый виноград, полный сладкого сока. Золото и кровь, желтое и красное… Совершенное тело, черные змеи волос вьются по плечам, пленительные очи и горящее в них вожделение…

Вверху картины – два мужских лица выступают из вязкого темного фона: белое и смуглое, смотрят в разные стороны…

– Бери, классная вещь! У тебя хороший вкус, – тощий продавец явно льстил Вадиму в надежде продать картину. – Отдам недорого. Надоело торчать здесь.

– Как она называется?

– «Искушение». Отличная работа. Так берешь или нет?

Киллер пришел в смятение, – лицо Евлалии на полотне лишало его спокойствия и рассудительности. Он, словно пьяный, взглянул мутно на продавца, спросил охрипшим голосом:

– Твоя картина?

Тот с согласной радостью закивал головой.

– Моя!

– Отойдем?

– Ладно…

Продавец решил, что парню неудобно торговаться при всех. Может, у него денег не хватает?

– Пусик, ты присмотри тут, – обратился он к соседу, торгующему пейзажами в стиле Шишкина. – Я на минутку.

Пусик, которым оказался дюжий пузатый мужик с бородой и длинными, почти до подбородка, баками, обещал проследить за товаром.

Вадим стремительно оттеснил тощего в проходной двор и, с трудом сохраняя остатки выдержки, прижал его к стене.

– Где женщина, с которой ты писал портрет?

– Что? – испуганно пискнул продавец, чувствуя неладное. Он вытаращил глаза и сделал бесплодную попытку выскользнуть. – Что тебе надо? Картину? Ладно, бери. Черт с тобой! Без денег бери…

Киллер легонько стукнул его по шее.

– Ты не ответил на мой вопрос!

– Какой вопрос? Чего ты привязался? – у продавца зубы начали выбивать мелкую дробь.

– Где женщина? Отвечай, пока у меня не лопнуло терпение!

– Откуда я знаю? Я отдаю тебе вещь, раз она тебе понравилась, и все. Я только продавец. Понимаешь? Я не пишу картины, я их продаю.

– Хорошо. Допустим. Но это – подлинник?

Тощий решил, что такого бешеного покупателя лучше не обманывать. Он опустил глаза и забормотал:

– Нет. Если бы это был подлинник, он бы знаешь, сколько стоил? Это копия. Но хорошая, очень хорошая. Ее классный художник делал. Настоящий мастер.

– Кто?

– Гера. Он любит копии делать, а я их продаю. Не будет же он сам тут стоять!

– Что за Гера?

– Я его фамилию не спрашивал, Гера и Гера. Его все так зовут.

– Как его найти?

– Я тебе адрес скажу…

Никита и Валерия знакомились друг с другом. Он рассказывал ей о своей работе, о книгах, увлечениях. Показывал огромные географические карты, потертые на сгибах, столько раз они раскладывались и складывались.

– Я совершил десятки кругосветных путешествий… мысленно…

– В самом деле? – Валерии было интересно его слушать.

– Я проплыл по Индийскому океану… пересек Арктику, повторил путь Колумба, Магеллана, Марко Поло, бороздил джунгли вместе с воинами Кортеса… и все это – не выходя из комнаты. – Никита рассмеялся. – Вы мне верите?

– Не знаю почему, но верю.

– Я могу вам поведать все подробности этих увлекательных путешествий. Кортес вез из Мексики отобранные святыни ацтеков – пять изумрудов, выточенных в форме розы, рожка, колокольчика, рыбы и чаши. Жаль, что при кораблекрушении они утонули. Я почти нашел место гибели кораблей. Может быть, продать кому-нибудь этот подводный клад?

– Наверное, это очень красиво – изумруд в виде розы… или рыбки.

Валерия печально улыбнулась. Разговор о драгоценностях напомнил ей рубиновую серьгу.

– Вы знаете старинное название изумруда?

– Нет. Вообще-то я очень люблю украшения. Это моя слабость. Или тайная страсть… – она рассмеялась. – Но я не много о них знаю.

– А я большой знаток, – пошутил Никита. – Не раз видел содержимое сокровищниц раджей или султанов. Как вы думаете, я их охранял или грабил? Второе интереснее. Изумруд тогда называли смарагдом. Красиво, да?

– Вы авантюрист?

– Есть немного.

Никита подъехал к шкафу с множеством выдвижных ящичков и открыл один из них.

– Нравится? – он подал Валерии золотое кольцо с продолговатым зеленым камушком. – «Это кольцо со смарагдом ты носи постоянно, возлюбленная, потому что смарагд – любимый камень Соломона, царя Израильского…»

Валерия растерялась. Она взяла кольцо, не зная, что с ним делать. Слова Никиты были ей приятны, они взволновали ее. Как странно: Евгению ни разу не удалось вызвать у нее чувство, что она – женщина, достойная поклонения. Хотя он много раз говорил ей это.

– Куприн? – она назвала автора, у которого встречала подобную фразу, чтобы заполнить неловкую паузу.