Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

– Леш, – Алине очень хотелось опереться на него. Почему-то казалось, что Леха не уронит. – Скажи, а зачем ты притворяешься?

– Я?

Сколько удивления.

– Ты. Ты нарочно говоришь… неправильно. А потом вдруг забываешь и нормальным становишься. И снова. Зачем?

– Ну… я не нарочно. У меня папы-профессора не было. У меня вообще девять классов школы – вся учеба. Да и то прогулял половину. Потом работал и некогда было… а потом стало когда. Я людей нанял, чтоб правили. Как сидеть. Как вставать. Как говорить. Ошибки тоже. Да и вообще. Они и учили. Научили. Только как-то оно поперек горла встало. Ну вроде как я и не совсем чтоб я. Сорвало. Теперь вот клинит.

Девять классов и работа… Алина после девяти классов маялась любовью к парню из соседнего двора. Он был настоящим принцем: высокий, красивый, добрый… хотя видела его Алина издали, но точно знала, что он – именно такой.

А парень взял и женился.

Все лето Алина прорыдала. И почти решила пойти в маникюрши – почему именно в маникюрши, она до сих пор не понимала, – но мама не позволила. Пришлось учиться дальше, хотя и это у нее не слишком-то получалось.

– Так чего там с бабулей? – Леха вновь сделался прежним, и, наверное, это хорошо. Алине надо время, чтобы привыкнуть к нему разному.

– Бабушка – графиня. Папа – граф. Ну и получается, что мама тоже теперь графиня.

Леха молчал, как-то напряженно молчал, переваривая информацию.

– Настоящая? – спросил он странным тоном.

Хорошо, хоть не смеется.

– Настоящая, – вынуждена была признать Алина. – Мой прапрадед когда-то увлекся новыми идеями. Поддержал революцию. Он мог уехать, но остался. Даже воевал за красных. От титула отказался… не знаю, им повезло, что их не расстреляли потом.

– Когда?

– Когда репрессии начались. Там страшно все. Я видела письма… анонимки… и списки расстрельные, которые бабушка для собрания готовила. И рассказывала она много. С ней интересно разговаривать на самом-то деле. У нее как-то получается историю оживлять. Мой прадед был единственным сыном. А дед – его сыном. И получалось, что титул вроде как переходил по прямой линии. И уже дед стал интересоваться тем, кто его предки, в архиве бабушку и встретил. Она тоже искала про своих. Так и сошлись. Появился папа… а потом вот я.

– Графиня? – переспросил Леха.

Алина кивнула.

Так ее и прозвали. С насмешечкой. Графиня – жена графина, того самого, в который воду наливали.

– Ты не похожа на графиню.

– Без тебя знаю! – Алина вывернулась из его объятий. – Всю жизнь об этом только и слышу…

Она сунула руки в карманы, как делала всегда, желая позлить бабушку и маму, но те не злились, прощая дурные манеры. Понимали, что Алина – не со зла. Родилась просто такой вот… неудачненькой.

В школе смеялись. Из-за Дашки. Ей Алина рассказала по секрету а Дашка не сумела секрет сохранить. Ей хотелось, чтобы Алину уважали, но вышло хуже некуда.

Разве графини бывают такими? Толстыми, неуклюжими и тихими?

Нет, графиням полагается утонченность, легкость и возвышенность. Или хотя бы красота.

– Аль, ну ты чего? – Леха догнал на отмели. – Обиделась? Я ж живую графиню первый раз в жизни вижу!

Вот как ему объяснить? И бабушке? И маме, которая в общем-то и сама была из узкого круга достойных лиц, иначе бабушка в жизни не допустила бы свадьбы. Алинину же вот одобрила.

Свежая кровь…

– Леша, – не смотреть ему в глаза не выходит. И почему виноватый вид у Лехи, хотя за ним точно никакой вины нет. – Это бабушка у нас графиня. И мама. И папа. А я… я так, недоразумение.

– Дура ты, – совершенно искренне сказал Леха, сгребая Алину в охапку. – Но моя.

Смотреть на них было противно.

Но человек заставлял себя. Он зарисовывал в памяти каждый жест, отсчитывая незаконные прикосновения. Леха за все поплатится.

Сначала одну увел.

Теперь вот другую… и то, что именно Леха ее нашел, уже не имело значения. Человек отложил бинокль и перевел дыхание. Он зажал запястье, заставив себя считать удары сердца.

Раз-два-три.

Нельзя спешить.

Она испугается. Она не знает, что такое – настоящая любовь. И тянется к Лехе только потому, что больше никого рядом нет. Терпит его. Ждет. Наверняка подозревает, что истинный избранник рядом. И человек вновь берется за бинокль. В голову его приходит замечательная мысль: купить фотоаппарат. Такой, которым можно делать снимки издалека.

Так он соберет коллекцию. И сможет видеть ее лицо, даже когда ее нет рядом.

И потом, когда наступит момент, – а человек был уверен, что момент непременно наступит, – он подарит Алине рисунки ее жизни, показывая, сколь внимателен и бережен он был.

В машине Алина задремала. Наверное, совсем мало ночью спала. Нервничала, а еще Леха мешался. И вот что ему с ней делать? Все шло не так.

Он же знал, что девушка, похожая на Кару, будет другой. И заранее злился от этого. Куда вот подевалась злость? В реке утопла, как сказала бы Лехина мамаша. А потом еще и добавила б, что не хрен Лехе с его рылом в графья лезть. Только полоумные в озере луну ловят. И Леха так думал, но вот же, поймал на свою голову.

Если Алина узнает правду…

…рассказывать не обязательно. Можно просто увезти. Соврать чего-нибудь и увезти. Спрятать. Рим, Париж, Лондон. Или на Бали, там, говорят, хорошая погода. Мальдивы…

Вообще островок прикупить и запереть, спасая от последствий Лехиной дурости.

Не согласится. Точнее, сначала-то согласится, но всю жизнь на острове ее не удержишь. У нее же мама, папа, бабушка и кошка, что терлась о Лехину ногу, выпрашивая блин. А он кормил под столом, тайно, по-детски опасаясь быть пойманным строгой Вероникой Сергеевной.

Надо же, графиня… на кухне жарит блинчики.

А вторая шьет зайцев и устраивает свадьбы. Смех да и только.

А граф-профессор сидит на той же кухоньке и, свернув блин трубочкой, задумчиво его созерцает, как будто видит что-то особенное, Лехе непонятное. Разве бывает так?

Не бывает. И не будет.

Если они все узнают, то… старушка Леху зонтиком проткнет. Вероника Сергеевна подсыплет мышьяку в мясной рулет, а граф просто скажет, что Леха – сволочь последняя. Нет, нельзя говорить правду.

Надо все иначе решать.

И если Леха хорошенько постарается, то способ найдет.

– Аль, – Леха не отказал себе в удовольствии коснуться волос. Сегодня Алина заплела косу, которая получилась длинной и толстой. Леху подмывало стянуть резиночку. – Проснись. Приехали.

– Куда? – она сонно потерла глаза и зевнула до того заразительно, что у Лехи помимо воли челюсть на зевок поехала.

– Домой.

Алина огляделась, нахмурилась и сказала:

– Это не мой дом.

– Ага. Мой. Потом – наш, – Леха помог выбраться из машины. – Ну как тебе?

Алина разглядывала здание долго, потом вздохнула и ответила: