Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

– Ну ты даешь!

– Леха, – представился Леха. И Дашка фыркнула.

Они неплохо смотрелись бы вместе. Дашка – высокая, модельной фигуры, с узким лицом, острые лисьи черты, которого подчеркивает стрижка. И Леха…

Алина лишняя.

Она просто работу работает. И не следует забывать об этом.

– А это и вправду твой магазин? – поинтересовалась Дашка.

– Ага.

И ушел, оставив Дашку и маму наедине с продавцами.

– Знаешь, – Дашка ущипнула себя за ухо. – Подозрительный тип… где ты его выцепила?

Сказать ей, что свадьба эта – фиктивная, что Леха сделку предложил и Алина согласилась? Вряд ли Дашка порадуется за подругу.

– Радость моя, – Леха не позволил сомнениям развязать Алинин язык. – Идем…

Он потащил ее за спрятанную среди панелей дверь в кабинет, где белым саваном возвышалось подвенечное платье. Одного взгляда хватило, чтобы Алина поняла: она скорее умрет, чем наденет это.

Платье было кружевным, облегающим и почти прозрачным.

– Нравится? – поинтересовался Леха.

– Кошмар.

Развод. Немедленно. И кольцо Алина вернет. Лучше уж гордо воевать за выживание ее агентства, нежели раз и навсегда себя опозорить. И Леха, кажется, понял. По выражению лица. По затяжному молчанию. По ужасу в глазах.

– Карина сама выбирала, – Леха присел на краешек дивана и сгорбился. – Что, совсем никак?

Алина замотала головой. Никак. Совсем. И никаким местом. Эта неизвестная ей Карина вряд ли понимает, что творит. В подобном наряде уместно показаться даме легкого поведения, но никак не почти приличной девице.

– Оно дорогое, – привел последний аргумент Леха.

– Леша, – Алина присела рядом и неожиданно для себя самой погладила его по лохматой голове. – Ты прости меня, пожалуйста, но это… совершенное зло.

– А другое сшить не успеют.

Человек приятное сделать хотел. Правда, весьма сомнительное удовольствие – надеть платье сбежавшей невесты, пусть бы и в этом свадебном розыгрыше.

– А не надо шить. Мы подберем что-нибудь… в магазине ведь найдутся светлые костюмы. Можно брючный…

Мама будет возражать, но лишь до тех пор, пока не увидит платье. Алина не была уверена, что его стоило показывать, все-таки ей дороги и мамины нервы, и Лехина репутация.

– Аль, а где ты раньше была? – Леха наклонился и потерся лбом об Алинино плечо.

– В смысле?

– Без смысла. Просто раньше… Может, все-таки примеришь?

– Ни за что. Ты мне еще свой костюм покажи.

Против ожиданий, костюм оказался весьма приличным. И Лехе шел, хотя, несмотря на строгий крой пиджака, Леха умудрялся сохранять вид раздолбайско-разбойничий.

Для Алины же под мамины вздохи и Дашкино неодобрительное молчание подобрали платье-футляр из плотной молочно-белой ткани.

– Совершеннейшее безумие, – сказала мама, словно удивляясь тому, что принимает в нем участие. – Надо у бабушки жемчуга забрать…

– Так это, – Леха в процессе выборов сидел тихонько, не вмешиваясь и не поторапливая. – Может, купим просто?

Но здесь Вероника Сергеевна была непреклонна.

– Семейная реликвия, – пояснила она, прикладывая к глазам платочек. – Бабушка будет рада, если ты их наконец примеришь.

Ну, жемчуга Алина мерила не раз и не два. Она могла бы рассказать про каждую жемчужину на длинной нити ожерелья. На первый взгляд неотличимые, подобранные с величайшим умением, они все-таки разнились друг от друга. Она знала все царапины, следы времени, и крохотные неровности, и то несовершенство, которое делало вещь уникальной.

Но… как можно надевать подобные жемчуга на эту свадьбу?

И как объяснить собственное нежелание?

Оставалось надеяться, что Леха бабушке категорически не по нраву будет.

Бабочки. Во всем виноваты растреклятые бабочки, которые снились Лехе по ночам. Он открывал ящик стола, а из него вылетали бабочки. Звенели золотые крылья. И в звоне этом слышался издевательский смех Кары.

– Чего еще тебе от меня надо? – спрашивал Леха, отбиваясь от бабочек. Он хватал их, сминал в кулаке, разрезая острыми крыльями кожу. И Кара смеялась громче.

– Найди меня.

– Да на кой ляд ты мне сдалась!

Бабочки садились на плечи, руки, грудь, и Леха задыхался.

– Найди, найди… – продолжала Кара.

Он просыпался в холодном поту и заставлял себя дышать, потому что слипшиеся легкие не желали принимать воздух. Хорошо не орал и не метался – было бы разговоров.

А потом Леха получил посылку. Самую обыкновенную – ее принес почтальон, седоватый мужик равнодушного вида. Он долго объяснялся с охраной, и когда та все-таки пустила, то высказал Лехе недовольство тихим гнусавым голосом. Сунул бумажку расписаться и протянул коробку.

– Нате вам, – уходил почтальон ссутулясь, подволакивая ногу.

Леха же рвал оберточную бумагу.

Коробка. И в коробке другая. И третья. А в ней – мелко нарезанная бумага, среди полосок которой – золотая бабочка. Та самая, с которой Кара не расставалась.

– Она делает меня мною, – призналась как-то Кара. – Но что ты понимаешь…

Ничего. Лехе нравилась бабочка. И Кара. И вместе они тоже. Кара носила ее, правда, не в волосах – цепляла как подвеску, втыкала брошкой в платье, привязывала на шнурочки и один раз вовсе к сумке привесила. А потом взяла и пропала. Вместе с бабочкой.

Леха даже не знал, кого из двоих ему больше жаль. Сперва-то он вообще ничего не понял, кроме того, что его бросили. А ведь договорено все было! И он старался. Он делал все, что говорила Кара. И не мешался ей, хотя порой очень даже мешаться тянуло. Но Леха себя преодолевал.

Самосовершенствовался.

А его бросили.

От обиды, несправедливости он запил. Ну и от злости тоже, потому как выходило, что все его мучения – зряшные. И пил с неделю, скорее из упрямства, потому как обида не отпускала даже во хмелю. А протрезвев, поклялся больше не связываться со стервами.

Но стали сниться бабочки.

Золотые. С острыми крыльями, рассекавшими руки до крови. И Карин голос, требовавший найти. Ну а потом вот посылка… и как-то сразу стало понятно, что Кара не сама ушла. И что вряд ли она вернется. Тогда-то и появился план.

Единственное, чего Леха не учел, – того, что Алина будет… такой.

И даже не сама она.

Ее отец запросто с Лехой коньяк пил. А мама утром блинчиков нажарила, тонких, невесомых каких-то. А потом галстук помогала выбирать, потому что предыдущий, по ее мнению, с Лехиным образом не сочетался. Он и знать не знал, что у него образ имеется.

Но стоял тихо, позволяя завязывать галстук за галстуком, мучаясь совестью, что втягивает их в свои дела. И тут же давал себе слово: Алину обидеть не даст.

И развестись с ним не позволит.

Конечно! Леха даже просиял от такой мысли. Договорчика-то они не подписывали. И значит, Алина для всех взаправду женой будет. Ни один суд не разведет с первого раза… и вообще не разведет.