Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

Он коснулся кончика носа, и Сашка поняла, что это прикосновение – последнее в ее жизни. Она умерла быстро, и человек, повернув ее голову влево, достал расческу. Он расчесывал жертву аккуратно, бережно даже, видя в ней ту же хрупкость посмертия, которая была и в мертвой бабочке.

Коробку гость оставил на постели.

Пускай.

Вдруг кто вспомнит. Он очень надеялся, что вспомнят.

Дверь квартиры он оставил приоткрытой.

Бал в честь помолвки юного дофина с испанской принцессой Марией-Терезией обещал стать событием не только этого года, но и многих предыдущих лет, богатых роскошными балами.

Король знал толк в развлечениях.

Конечно, поговаривали, что Его Величество уже несколько утомился прежней вольной жизнью и искал если не успокоения – никто не мог бы заподозрить короля в подобном, – то хотя бы неких перемен.

На бал приглашены были если не все, кто имел доступ ко двору и был хотя бы однажды обласкан милостивым взглядом Его Величества, то весьма и весьма многие.

А поскольку устроители решили разнообразить обычное действо маскарадом, спрятав знакомые королю лица за масками, то распознать, кто же стоит перед тобой, представлялось затруднительным. Конечно, каждый знал, что господин в золотом костюме, богато украшенном драгоценными камнями, с полумаской-солнцем, – это и есть король. Легко было узнать и королеву, оставшуюся верной своей скучной любви к Богу и нежеланию участвовать в забавах, которые она полагала богопротивными… Пожалуй, известны были также некоторые иные маски.

Его Величество, заранее утомленный – он видел многие балы и с каждым разом все больше испытывал усталость от их однообразия, – думал лишь о том, что его жизнь вновь стала скучна. Она словно совершила круг, вернувшись к той точке, с которой он решился на перемены.

Вступивший в брак в пятнадцатилетнем возрасте, Людовик первые годы искренне любил свою жену, которая была старше его на семь лет и отличалась строгим характером. Видит Бог, Людовик старался быть хорошим мужем. Он стал отцом десятерых детей, и с каждым ребенком жена менялась все более, пока однажды Людовик не понял, что дальше не способен уживаться с этой женщиной.

Он устал от политики. Устал от Марии. Устал от детей. От министров. От собственной постоянной занятости… и альтернативой этой жизни возникла иная – яркая, праздничная. Людовик и не предполагал, сколь скучен вечный праздник.

– Ваше Величество, – жена, так и не простившая ему измены, всякий раз не словами, но тоном и взглядом давала понять, сколь несправедлив был его выбор. – Вам и вправду это нравится?

– Да, мадам.

Почти правда.

Золотой сад с райскими птицами в пышных нарядах. Женщины… мужчины… маски… вечное движение, которое, пожалуй, не остановится и после его, Людовика, смерти. Прежде он не думал о таком. Ему всего-навсего тридцать пять.

А он уже устал от жизни.

В груди закололо, но Его Величество приказал сердцу угомониться, решительно шагнув в круговорот чужого веселья.

Танцы. Скольжение под музыку. Сложный рисунок фигур, который редко кто способен ощутить, но многие, выучившие несколько па, воображают, будто обладают умением танцевать.

Конечно, никто не сравнится с Его Величеством…

Его остановил взгляд. Яркий. Цепкий. И потерявшийся среди других, подобострастных, одинаковых. Людовик остановился, прервав классическую фигуру танца.

Продолжали смотреть.

Обернулся.

Никого нет. Только маски. Неожиданно появилось желание, чтобы маски исчезли. Достаточно отдать приказ, и он будет исполнен, но…

Вновь прикосновение. Легчайшее – весенний ветер гладит шею. Или золоченый лист, осмелев, садится на королевскую ладонь… и вновь пустота.

– Ваше Величество, что вы…

– Тише! – Людовик прижал палец к губам.

Он охотится. Конечно! Вот чего ему не хватало. Все и всегда давалось легко, даже олени в королевском лесу спешили на встречу с Его Величеством, принося свои жизни в дар. А вот удовольствие погони, ощущение счастья, которое вот-вот ускользнет из рук, стало недоступно Людовику.

И сердце забилось, требуя найти ту – а Людовик не сомневался, что в сети его спешит угодить женщина, – что так дерзновенно нарушила его покой. Он обернулся за мгновение до прикосновения. И успел увидеть маску.

Очаровательную маску, впрочем, ничем особо не выделявшуюся среди других. Как и ее обладательница. На ней был костюм Дианы, и в этом Людовику тоже почудился вызов.

Охота на охотницу? Что может быть веселее?!

Тем более если охотница столь дерзка, что не отводит взгляда. Но секунда, и Диана исчезла, скрывшись в водовороте придворных кукол…

Алина не любила просыпаться вне дома. И даже ночевки у Дашки, случавшиеся довольно часто, не изменили этой ее нелюбви. И потому, открыв глаза, Алина испытала щемящее чувство неудобства. Она лежала на спине, глядя на разрисованный потолок, который был каким-то чересчур далеким.

Кровать – жесткой.

Одеяло – жарким.

И вообще все не так.

Леха спал, обняв подушку, и Алина тихонько сползла с кровати.

И вот чем ей заняться? Дома хотя бы шить можно было… надо маму попросить, чтобы собрала Алинино рукоделие. Алинины тапочки тоже остались дома.

И халат.

А из одежды имелась майка с Осликом Иа – Алина чувствовала к нему определенную степень душевного сродства – и потертые джинсы, привезенные папой из Америки. И то и другое было прилично носить дома… но теперь у нее другой дом. И в нем свои правила. А какие – Алина не знает.

Покинув комнату – Леха не шелохнулся даже, – Алина спустилась в холл. Тишина. Пустота. Хоть ты на помощь зови.

Кругом все черное и красное. Агрессивное, как тот ужасающего вида образец современного концептуального искусства, который полагалось воспринимать эмоционально, но у Алины никогда не выходило. У нее классический вкус. А это скучно… что может быть скучнее скучного искусствоведа?

На кухню она вышла по аромату кофе.

– Доброе утро, – сказала Алина, подслеповато щурясь. Света было много. Он проникал сквозь огромные, в пол, окна, отражался на глянцевых фасадах и в зеркальном потолке, который окончательно переворачивал пространство, и в прозрачном стеклянном полу.

– Доброе, – не слишком добро ответила Мария. – Вы уже встали? Вам кофе подать?

Судя по тону, кофе мог оказаться с мышьяком.

– Благодарю, но, может, я сама?

– Как хотите.

Алина хотела чем-нибудь заняться.

– А… вы не будете против, если я что-нибудь приготовлю?

– Ваше право.

Мария сидела у окна и принципиально не удостаивала Алину взглядом. Впрочем, обижаться не следовало. У этой женщины не было причин симпатизировать Алине, скорее уж наоборот.