Лайза Баллантайн - Виновный

Триша с Минни шептались за дверью: «Школа. Мать. Полиция. Пожар. Решение». Как Дэниел ни напрягал слух, ему удалось расслышать только эти слова. Он спрашивал о своей матери полицейских и социального работника. Полицейские палец о палец не ударили, чтобы что-нибудь выяснить, а Триша по пути в Брамптон ответила, что разузнает, что случилось, и, если будут новости, сообщит Минни.

— Почему ей, почему просто не сказать мне? — прокричал Дэниел.

— Если ты не будешь вести себя как положено, на следующий год отправишься в приют и до восемнадцати лет уже никуда не денешься.

Минни закрыла дверь и встала перед ним, уперев руки в бока.

— Что? — огрызнулся Дэниел.

— Ну и видок! День тяжелый был, не иначе. Давай я наберу тебе ванну.

Он думал, что она захочет сказать что-то еще. Готовился к суровой отповеди. Войдя в ванную комнату, сел на крышку унитаза, пока Минни взбивала пену. Зеркало запотело, и воздух запах чистотой.

Минни взяла полотенце для лица и намочила его в горячей воде.

— Нос у тебя прямо всмятку. Дай я смою кровь, прежде чем ты залезешь в ванну. Поздновато, конечно, но мы приложим лед. Мы же не хотим, чтобы твой нос стал кривым, как у боксера? Ты же такой симпатичный парень, это тебе не пойдет.

Дэниел позволил ей заняться его носом. Она прикасалась осторожно, смывая запекшиеся корочки, и от полотенца было тепло.

— Болит, лапушка?

— Не особо.

— У тебя храброе сердце.

Она наклонилась к нему, и он почувствовал в ее дыхании запах джина. Закончив, она провела рукой по его волосам и задержала ладонь на щеке.

— Хочешь мне рассказать?

Он пожал плечами.

— Ты думал найти маму?

— Ее там не было, — сказал он сорвавшимся голосом.

Минни осторожно притянула его к себе, и он почувствовал щекой грубую шерсть ее кофты. Он снова расплакался, хотя и не знал почему.

— Правильно, — она гладила его по спине. — Лучше не держать все в себе. Триша скажет мне, если о твоей маме что-нибудь выяснится. У тебя все будет хорошо. Знаю, тебе не верится, но я сразу поняла, что ты особенный мальчик, как только тебя увидела. Ты сильный и умный. Детство — это не навсегда. Что бы тебе ни говорили, быть взрослым намного лучше. Ты будешь сам решать, где хочешь жить и с кем, и у тебя все будет отлично.

В ванной все было влажным от пара. Дэниел очень устал. Он плакал, положив голову к Минни на живот и обхватив ее за бедра. Сомкнуть руки у нее за спиной не удалось, но ему стало так хорошо, когда он прильнул к ней, поднимаясь и опускаясь в такт ее дыханию.

Успокоившись, он оторвался от нее и вытер глаза рукавом.

— Ну давай, — сказала Минни, — залезай и грейся, пока я соберу тебе поужинать. Грязную одежду брось на пол. Пойду принесу тебе пижаму.

Когда она вышла, Дэниел разделся и забрался в ванну. Вода была слишком горячей, и ему понадобилось время, чтобы окунуться полностью. Тихо шептались пузырьки. На его руки было страшно смотреть: все в ссадинах от лестницы и в синяках от побоев. Ребра тоже были в ушибах. В ванне ему стало лучше. Он лег на спину и погрузился с головой под воду. Ему было интересно, похоже ли это на смерть: тепло, тишина и плеск воды. Потом у него задавило в легких, и он сел. А когда стирал пену с лица, снова вошла Минни.

Она положила на крышку унитаза полотенце и пижаму. Рядом с ванной стояла табуретка, и Минни опустилась на нее, опершись на раковину.

— Ну как? Тебе лучше?

Он кивнул.

— И выглядишь ты получше, это точно. Как ты меня напугал своей кровищей! Что случилось? Посмотри, ты весь в синяках.

— Подрался в школе.

— С кем? Я в Брамптоне знаю всех. Они покупают у меня яйца. Я могу пожаловаться их мамашам.

Дэниел набрал побольше воздуха и уже почти сказал ей, что его побили из-за нее, но не решился. Он слишком устал, чтобы спорить, и она ему нравилась, совсем чуть-чуть, только сейчас, за то, что помогла ему с носом и набрала ванну.

— Ты, наверное, очень голоден?

Он молча кивнул.

— Я потушила на ужин мясо. Твоя порция в холодильнике. Если хочешь, я его разогрею.

Дэниел снова кивнул, трогая нос, чтобы проверить, не пошла ли кровь.

— Или поджарить тебе бутерброд с сыром, раз уже так поздно? С чашкой какао.

— Бутерброд с сыром.

— Вот и отлично. Сейчас приготовлю. Тебе уже пора вылезать. Если будешь долго лежать в ванне — простудишься.

— Минни? — Он положил руку на край ванны. — Та бабочка, почему она тебе так нравится? Она дорого стоит?

Старуха плотно запахнула кофту. Он не собирался дерзить. Он просто хотел узнать, но тут же почувствовал, как она закрылась для него.

— Она много для меня значит. — Минни уже уходила, но в дверях обернулась. — Мне ее дочка подарила.

Дэниел облокотился о бортик, чтобы увидеть ее лицо. Оно погрустнело на секунду, но она тут же вышла, и он услышал, как она вздыхает, грузно спускаясь по лестнице.

Потом, у себя в комнате, слушая, как дом, поскрипывая, погружается в сон, он проверил, чтобы мамина цепочка была на месте, а нож — под подушкой.

Дэниел ехал по шоссе М6, вдавив лопатки в спинку водительского сиденья. Он опустил стекло и высунул локоть наружу. Шум ветра практически заглушал радио, но Дэниелу нужен был свежий воздух. Север притягивал его, словно магнит. Он не планировал ехать на похороны, но выходные прошли тревожно, его попеременно терзали мысли о Себастьяне и Минни. В шесть утра он проснулся с головной болью, принял душ, оделся и сел в машину. Он был за рулем уже почти четыре часа, весь отдался езде, в полную силу давил на акселератор, мчась вперед и перебирая воспоминания.

Представляя, как приедет в Брамптон, Дэниел слегка замедлил ход, глядя на упрямую зелень полей и предчувствуя терпкий запах навоза. Он воображал, как подъедет к дому Минни и услышит лай очередной взятой из приюта собаки, которая подбежит к нему, — боксера, или дворняжки, или колли. Какую бы травму ни пережила эта собака в прошлом, она встанет как вкопанная и послушается, если Минни даст команду прекратить лай. Хозяйка скажет собаке, что Дэниел член семьи и нет нужды поднимать такой шум.

Семья. Кухонная дверь будет грязной, а замазка на окнах — исклеванной курами. Минни будет наполовину пьяна и предложит ему пригубить за компанию, и он согласится, и они будут пить джин до вечера, пока она не разрыдается, глядя на него, и не начнет причитать о том, что потеряла. Она расцелует его своими лимонными губами и скажет, что любит его. Любит. Что он почувствует? Они так давно не виделись, но ее запах оставался для него родным. Даже если в гневе он будет готов ее ударить, этот запах успокоит его, и они усядутся вместе в гостиной. Он будет наслаждаться ее обществом и смотреть на ее залившееся краской лицо. Он почувствует облегчение оттого, что сидит рядом с ней и слушает ее быстрый, ирландский говор. Это будет все равно что креститься заново, и на него снизойдет спасение, промочит его до костей, как северный дождь, и смоет его вину перед ней, и он будет готов принять все, что сделал, и все, что сделала она. Он простит их обоих.