Марек Харны - Польские трупы (сборник)

— Здравствуйте, можно войти? Не хотела вам портить субботний отдых, просто я гуляла тут неподалеку и подумала, зайду-ка, спрошу, как там Бартек. — Учительница поспешно поздоровалась и без передышки продолжила: — Вот уже два месяца, как он не появлялся в школе, все беспокоятся о его здоровье, мы думали, как бы ему помочь, сами понимаете, нельзя, чтобы ребенок так долго пропускал занятия, и дело не только в переводе в следующий класс, речь о его будущем, о том, где учиться дальше, и даже о будущей профессии, жаль ведь тратить время впустую, и вот мы решили, что раз в неделю кто-то из учителей будет навещать Бартека в больнице, заниматься с ним индивидуально, и я как раз об этом хотела с вами поговорить, не возражаете, если я войду на минутку?

— Кто? — крикнул мужчина, не отрываясь от экрана телевизора.

— Никто, — ответила Малгожата, — учительница.

— Чего ей надо? — спросил Юлиан, медленно поворачивая голову.

— Она спрашивает о Бартеке…

— Объясни ей… Даже сейчас не могут оставить людей в покое!

— Что-то случилось? — спросила учительница. — Мне неловко, что я вас беспокою…

— А вы разве ничего не знаете? Присядьте, пожалуйста. — Малгожата усадила ее за стол в кухне. — Может, чаю?

— Спасибо, скажите, что случилось, надеюсь, ничего плохого?

— Бартек умер. — Малгося отвернулась и оперлась руками о раковину. — Уже почти месяц прошел, а мы никак не можем с этим смириться…

— Пусть они наконец перестанут к нам приставать! — рявкнул из комнаты Юлиан. — Даже после смерти ребенка не оставляют в покое!

— Простите, пожалуйста, что я вас тревожу в такую минуту, но…

— Не обращайте внимания на мужа, он так подавлен… — Малгося повернулась, в ее глазах стояли слезы. — С тех пор, как Бартек нас оставил, он почти не выходит из дому.

— Вы можете рассказать мне, что произошло?

— Бартек жаловался на постоянные головные боли, мы не знали, что с ним, обследование выявило опухоль, врач сказал, что, привези мы его на полгода раньше, еще был бы шанс. Ему сделали операцию, но, к сожалению, было уже слишком поздно, мы ничего не смогли сделать…

— Зачем ты ей все это рассказываешь?! Зачем?! Мало еще тебе досталось?!

— Я тогда, пожалуй, пойду, вы уж простите, — прошептала растерянно учительница.

— И чаю не выпьете?

— Нет-нет, большое спасибо. Вот только я хотела еще спросить… во время нашего последнего разговора вы упомянули, что Бартек лежит в детской больнице в городе, на улице Каспровича, да?

— Ну да, отделение онкологии.

— И там… значит, именно там он умер?

— Врачи боролись за его жизнь до последней минуты.

— Видите ли, так получилось… когда я была в городе, я решила проведать вашего сына, но в отделении онкологии на Каспровича больной с такой фамилией не значился, и вообще не было мальчиков из наших мест, а за последние полгода не зарегистрировано ни одного случая детской смертности. Я и в других больницах узнавала, там все то же самое.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, сын умер от рака…

— Дело в том, что люди… то есть я, конечно, понимаю ваше горе, понимаю, что и с другими вашими детьми произошло подобное, понимаю, что наследственность и экологическая обстановка в районе таким вещам способствуют, только я хочу сказать… люди не исчезают вот так, без следа, поймите меня правильно, и учителя, и школьники, его друзья и подружки, мы все вам соболезнуем, но в этой истории есть что-то непонятное, вы только не волнуйтесь, наверняка ведь найдется объяснение, просто это нужно выяснить, и еще меня кое-что тревожит, в смерти ваших предыдущих детей также не все до конца ясно… я, правда, не хочу лезть в ваши семейные дела, просто мне кажется, этой истории нужно положить конец, не хочу больше вас терзать, может быть, я зайду в понедельник, и мы поговорим спокойно.

— Вы знаете… пожалуйста… понимаете… — бормотала Малгося.

— Закрой дверь! — приказал жене Юлиан, внезапно возникший на кухне за спиной сидящей учительницы. Иоася, услышав его голос, нервно заерзала на стуле, затем попыталась встать, но Юлиан силой прижал ее к спинке.

— Перестань, сука, тут шпионить, понятно?

— Что вы делаете?!

— Сидеть, сука, я сказал! А ты, закрой на хрен дверь, — приказал он жене. — Не слышишь, что я тебе говорю, быстрей давай, твою мать!

— Тогда пусть этим делом займется полиция, отпустите меня! — Учительница изо всех сил пыталась вырваться. — Что вы делаете?!

— Что я делаю? А ты, сука, что делаешь? Кончай лезть не в свое дело, поняла? Не твоя, бля, забота, что у нас в семье происходит, и попробуй только вывести меня из себя, поняла, сука, я тебе говорю, бля, хочешь, чтобы я объяснил по-другому?

— Объясняйте все полиции, отпустите меня! Пустите!

— Заладила про полицию! Хватит орать, сука, ты в гостях! Нельзя ее отпускать, бля, иди сюда, держи ее, — крикнул он стоящей за его спиной жене. — Хватай ее! Держи эту мразь!

— Оставьте меня! Я позвоню в полицию!

— Врежь ей! Врежь этой дряни!

— Что вы собираетесь сделать?! Чего вы хотите?!

— Кричи, сука, кричи, хрен тебя кто услышит, падла, — сказал он и ударил кулаком вырывающуюся девушку.

— На помощь! — крикнула, дрожа всем телом, Иоася. — О боже!

— Надо перетащить эту суку в подвал, включи свет, дай мне топор, быстро! А я откуда знаю, где этот гребаный топор?! Что стоишь, бля, двигай! — Жена покорно отошла в сторону. — Ааааа! Эта падла меня укусила!

Вырвавшись, учительница в отчаянии бросилась к входной двери.

— Ага… ну давай-давай, дергай-дергай. — Юлиан спокойно подошел к сражавшейся с дверью женщине и с хирургической точностью ударил ее по макушке, на всякий случай заслонив свободной рукой глаза от осколков костей, брызг крови и ошметков мозга. Топор вошел глубоко в голову.

— Живучая, сука! Тащи нож! — заорал он. — Быстрей! — Но было уже поздно. Перед учительницей, которая по непонятной причине не упала после огромной силы удара, распахнулась дверь, и она выбежала наружу, истошно крича и брызгая кровью, словно недорезанная свинья. Малгожата в шоке от происходящего едва стояла на ногах; Юлиан сохранил хладнокровие. — Дай сюда. — Он вырвал из ее руки нож.

— Что у них там происходит, свиней режут, что ли? В субботу уже отдохнуть нельзя, — пробурчал сидящий перед телевизором грузный мужчина. — Что там творится, почему молчишь? — добавил он, подходя к стоящей у окна жене. Когда до него дошло, что сосед борется вовсе не со свиньей, а скорее с человеком, суп из потрохов, которым он сегодня плотно пообедал, подступил у него к горлу.

На два последующих дня пастбище Франека Квятковского превратилось в лагерь кочующих вокруг дома Обегло съемочных групп, каждая из которых старалась первой передать последние новости с места происшествия. В самом доме криминалисты устанавливали обстоятельства преступления. На второй день привезли обоих супругов для следственного эксперимента. В ржавой бочке под крышей сарая были найдены еще два тела, вернее то, что от них осталось. Каждый квадратный метр сада был прочесан, везде с собаками на натянутых поводках носились, перекрикиваясь, полицейские. На деревьях, растущих вблизи, на дороге, которая с каждым годом имела все меньше прав называться таковой, в соседнем от дома подозреваемых дворе — везде было полно людей, с нетерпением ожидающих дальнейшего развития событий. Едва весть о случившейся трагедии облетела деревню, в домах начали разрываться телефоны, в результате чего на место происшествия хлынули заинтригованные жители окрестных сел. Из ближайшего городка пустили специальные микроавтобусы, которые каждые несколько часов привозили очередных доморощенных экспертов, детективов и просто любителей криминальных сюжетов. Даже продавец жареной колбасы уже сновал в толпе, надеясь подзаработать. Увы, напирающая со всех сторон людская масса втоптала его дразнящий обоняние товар вместе с надеждой на прибыль в пыль и придорожную грязь.