Наталья Александрова - Клинок князя Дракулы

Малашкин вспомнил вдруг про заброшенную деревню вепсов, что находилась посреди болота. Не иначе туда ходили незадачливые копатели. Надо бы там побывать… Но это потом.

– Двери досками заколотим! – решительно сказал он. – Раз хозяев не найти.

– Тут еще вот что… – Михалыч переминался с ноги на ногу, – насчет этого… Орлана Н.Г. Позвонил я в то отделение, оказалось, участковый там знакомый служит. Ну, попросил я его разведать, как и что.

– Ну? – следователь теперь был совсем не похож на Малахольного. – И что?

– А то, что видели этого Орлана. Соседка видела. Выходил из дома с чемоданом, сказал, в командировку уезжает. В квартире никого нету, жена, сказал, тоже в отъезде. Участковый не поленился, узнал у соседки все номера телефонные, даже к жене на работу. Такая баба ушлая, все про соседей знает. Пока этого Орлана не было месяц, к жене хахаль ходил. Теперь не ходит, ясное дело.

– Еще что? – Малашкин всеми внутренностями чуял, что дело нечисто с этим Орланом.

– На работе у жены все уверены, что она приболела. А подружка ее закадычная мялась-мялась, да потом и сказала, что прислала ей жена Орлана эсэмэску – мол, с мужем помирились и улетают на неделю в Египет, отметить это дело. Прикрой, мол, меня от начальства. Ну, та и прикрыла.

– А когда это сообщение пришло?

– Да аккурат в тот день, когда этот Орлан из больницы исчез! Нет, на день позже.

– Насчет отлета проверить нужно в аэропорту, – сказал следователь, – ладно, сам позвоню. А завтра с утра в город, уж я этих Обладающих потрясу как следует!

Он проснулся в каком-то странном месте.

Все здесь было странно, непривычно, хотя смутно знакомо.

Самым же странным было то, что он проснулся не только не в своей постели – это его ничуть не удивило бы, к этому он привык, – но он проснулся вообще не в постели. Он спал стоя, в каком-то затхлом, темном углу, закутанный в старое одеяло.

Он сбросил это одеяло, шагнул вперед и наткнулся на чемодан. При этом сверху на него упал альбом с фотографиями.

Он машинально подобрал альбом, попытался отодвинуть чемодан и почувствовал исходящий от него сладковатый запах.

Этот запах его странным образом взволновал.

Запах был неприятный… и одновременно возбуждающий, волнующий. С этим запахом было связано что-то очень важное для него.

Он еще раз огляделся.

Он находился в тесном, темном помещении – но, как ни странно, он и без света видел окружающие предметы: пылесос, коробки с ненужными книгами, старой посудой…

Наконец он понял, где находится. Пылесос, альбом с фотографиями, чемодан. Это была кладовка в его квартире.

Память возвращалась медленно и неуверенно. Проступали какие-то смутные, туманные картины, словно фрагменты головоломки, фрагменты огромного пазла, – старый полузаброшенный дом, холодные комнаты, лунные блики на полу… пустое помещение с металлическими столами и холод, холод…

Он все никак не мог вспомнить, что было потом и как он оказался в этой кладовке.

Нужно было выбраться отсюда, оглядеться, но на пути у него стоял чемодан. Он снова попытался отодвинуть его, чемодан приоткрылся, и оттуда высунулась женская рука…

И тогда он вспомнил все.

Вспомнил пробуждение в морге, блуждание по больнице, вспомнил невыносимый голод, вспомнил вкус крови на губах.

Вспомнил свое преображение, вспомнил, что стал совсем другим существом.

Вспомнил ужас в глазах жены.

Вместе с воспоминаниями к нему вернулся голод.

Он снова закрыл чемодан, вытолкал его из кладовки и сам выбрался наружу.

Снаружи была ночь.

Его время.

Он понял, что нужно сделать две вещи: избавиться от тела жены и утолить голод.

Собственно, труп жены ему ничуть не мешал, исходящий от чемодана запах смерти был даже по-своему приятен. Но он был осторожен и понимал, что через день-два этот запах станет таким сильным, что вызовет подозрения соседей. А ему нельзя вызывать подозрений. Эта квартира – идеальное убежище, и нужно ее сохранить как можно дольше.

Он проверил замки чемодана, убедился, что он не раскроется в самый неподходящий момент, подтащил его к входной двери и собрался уже выйти из квартиры, как вдруг в дверь кто-то позвонил.

Он замер.

Он не был испуган – то новое существо, которым он стал, почти не знало страха. Но разумная осторожность заставила его затаиться, прислушиваясь к доносившимся из-за двери звукам.

– Лапочка, – раздался там озабоченный мужской голос, – это я! Открой, лапочка! Мы так давно не виделись!

Вот оно как! Значит, едва выгнав его из дома, жена успела завести любовника. А может, он у нее давно уже был. Может, она удачно сочетала приятное с полезным.

Впрочем, это его почти не беспокоило. Во-первых, он теперь стал совсем другим, его волнуют другие вещи, куда более важные, а во вторых… во-вторых, жена теперь – всего лишь окоченевшее тело в чемодане. Неодушевленный предмет, который глупо ревновать.

– Лапочка, открой!

Этот голос вызывал раздражение и неприязнь. Но в то же время от него притихший было голод снова стал почти невыносимым.

– Ленусик, открой! – повторял мужчина за дверью. – Открой, говорю! Я шампанское принес, твое любимое… Открой, лапусик! Не торчать же мне тут всю ночь!

Можно было и дальше таиться, делать вид, что в квартире никого нет, но этот идиот за дверью так голосит, что скоро все соседи выйдут на его крики. А ему никак нельзя привлекать внимание соседей к этой квартире. Эта квартира – идеальное убежище.

Так что лучше впустить этого любвеобильного говоруна внутрь.

Тем более что можно будет утолить голод.

Он повернул головку замка, открыл дверь.

На лестничной площадке стоял вальяжный мужик лет сорока в черном кашемировом пальто, с букетом в одной руке и бутылкой в другой. На лице его играла блудливая улыбка. Однако тут же эта улыбка сползла, ее сменили недоумение и детская обида.

– Ты кто? – спросил мужик, вглядываясь в темноту прихожей. – А Лена где?

– Лена в ванной, – последовал лаконичный ответ. – А я, вообще-то, муж. А вот кто ты?

– Я? – мужик растерянно заморгал. – Я Георгий… Постой, какой муж? Она говорила, что разошлась с мужем…

– Мало ли что она говорила. Женщины много чего говорят, нельзя всему верить. А ты что на лестнице стоишь? Заходи, поговорим!

Он попятился, облизнул губы.

– О чем говорить-то? – растерянно пробормотал мужчина и сделал шаг назад. Вся его вальяжность как-то полиняла.

– О жизни, – он едва заметно скривил узкие губы, наметив улыбку и прикинул – если сейчас шагнуть вперед, схватить этого Ромео за локти, втащить в прихожую, он и опомниться не успеет. А там – в горло и пить, пить, пить…

Голод стал невыносимым, от него начали путаться мысли. Он облизнул губы и начал медленно, незаметно приближаться к незадачливому любовнику. И тот замер, словно кролик под взглядом удава. Его глаза остекленели, лицо застыло, как маска.