Екатерина Лесина - Дельфийский оракул

– Что ты увидела в чаше?

Больше, чем хотела бы видеть. Стрелы Аполлона не знают промаха?

Машина кувыркается, брызжет стекло. Но водитель жив. И правда, ни царапины, вернее, они не представляют угрозы для жизни. А остальное – переживется.

Водитель взбешен. И испуган, но не из-за аварии. Он спешит.

Эта линия судьбы уже проложена. Она уже состоялась, вплетенная в ткань мироздания, и Саломее не под силу что-то изменить. Но нить тянется дальше.

Холл в доме. Черные траурные ленты.

Гроб с тяжелыми ручками. Приглашенный священник скучным голосом читает заупокойную молитву.

Кладбище.

Склеп, в нем темно и сыро. Замурованные ячейки. Таблички… буквы плывут перед газами. И Саломея с трудом читает то, что читать не должна бы.

Далматов Илья Федорович…

Этого не должно быть! Она ведь все изменила… все…

Позолота вспыхивает. Ярко – и еще ярче.

Огонь. Много огня. От жара трещали стены, лопался пол. Треснуло окно, впуская воздух, и пламя взвилось на дыбы.

Саломея стояла. Она еще не сгорела, но – уже почти. И время замедлилось настолько, что Саломея могла разглядеть тончайшие нити огня. Страх парализовал ее. Сейчас она умрет…

Если не убежит прочь.

Она сама рисует будущее. Надо только найти силы.

И шагнуть к окну.

За окно.

Обожженные руки отзываются болью…

Надо. Открыть. Дорогу прочь. Это все – ненастоящее, и Саломея раздвигает огненные плети, выбираясь за пределы комнаты. Она бежит и падает…

…ветер приподнимает фату, и булавки в волосах больно царапают кожу. Саломея просила, чтобы фата держалась крепко, хотя не очень-то понимала, зачем она вообще нужна. Но ее просьбу исполнили. Фату теперь если и отодрать, то лишь с волосами.

Солнце слепит.

…улыбаемся…

Фотограф ловит их в прицел камеры. И Саломея послушно улыбается. Подносит цветы к лицу, вдыхая аромат увядающих роз.

Она выходит замуж? Определенно. Плохая ли это судьба?

Еще бы понять, кто жених! Саломея оборачивается, но разглядеть его не успевает. Трещит все пространство. Голуби взлетают с чьих-то ладоней.

И сигналят машины.

Долгой жизни!

Шампанское стреляет… или не шампанское? Вода вокруг. Саломею тянет на дно, но она пытается выплыть, цепляется за чьи-то руки, стучит по ним, умоляя кого-то о помощи. Руки держат ее под водой. Зеленая, тухлая, она заливается в рот и нос, в глотку, хочет наполнить ее легкие.

И Саломея в отчаянном порыве отталкивается ногами от илистого дна. Наверх. На секунду!

Ей позволяют вдохнуть, а заодно – разглядеть того, кто топит ее. И снова – вниз.

Она рассказывает об увиденном подробно, пытаясь сейчас, вне этого винно-пророческого сна, понять, что именно она увидела. Обрывочные эпизоды. Один – состоявшийся, три – ведущие в будущее. Близкое? Далекое? Чаша не была столь любезна, чтобы проставить даты.

– То есть, – уточнил Далматов, который как-то слишком уж спокойно воспринял новость о своем грядущем преступлении, – меня похоронят? Потом ты едва не сгоришь, но останешься жива. Выйдешь замуж, но не знаешь, за кого. И я тебя утоплю. Предварительно воскреснув?

– Да, примерно так.

В его исполнении все это звучало как-то несерьезно. Но Далматов же не пил из чаши! Он не представляет, насколько все было реально.

– Анна считала, что чаша не показывает будущее – она воплощает его в жизнь. То есть, если кто-то мечтает о богатстве, он увидит себя богатым. Кто хочет выйти замуж – выйдет.

– Только за желания придется платить?

– Да.

И к богатству «добавкой» идет смертельная болезнь. К замужеству – развод. Гнилой подарок, который Саломея приняла. Она видела будущее, но не представляет, что с ним делать.

– Она готовила девушек к тому, что они должны были увидеть. Ритуалы нужны были, чтобы клиент сосредоточился на своем заветном желании. И Алиска твоя – тоже. В этом приворотном зелье не было ничего опасного. Оно не для тебя – оно для Алисы! И Анна дала ей выпить из чаши, а потом «передала» ее другу, который должен был просто отвезти Алису назад.

– Имя его она назвала?

– Нет. Только сказала, что хочет все это прекратить.

Саломея кляла себя за их несостоявшийся разговор. Чаша, свечи… вопросы надо было задавать, а не в грядущее заглядывать! Теперь Анна мертва, а Саломея знает то, чего знать не желала бы, и не знает того, что могла бы узнать.

– Видишь ли, Лисенок, все это, конечно, хорошо…

Далматов – ее друг. Пока что, во всяком случае. Он не станет убивать Саломею. По какой причине? Или все видения связаны между собой, и, распутав ниточку, тянущуюся в будущее, можно это будущее как-то предотвратить? Но Анна предупреждала ее: каждый шаг – навстречу судьбе. Безопаснее стоять на месте?

Саломея не умеет этого.

– …но это ничуть не объясняет тот факт, почему мужья чьи-то умирали? И не надо говорить, что богатая вдова – это вершина эволюции в представлении нынешней малолетки! Это я и сам понимаю.

– Не веришь?

– В судьбу? Ничуть. А в то, что ее и подтолкнуть можно – да, вполне. Не судьба тебя утащила. И не судьба тебя вернула назад. Не она заставила Алиску выстрелить…

– Алиса стреляла?! В тебя?!

Саломея попыталась представить белокурое очаровательное существо в роли зловещего убийцы. Картинка и правда не складывалась.

– В Евдокию, и это совсем уж непонятно! Хотя – «недострелила». Меня она тоже собиралась убить, но позже… Я думаю, что все куда проще. И – сложнее. Но мы разберемся.

Старый дом ждал хозяев. Гостя он также был готов принять, если тот удосужится вытереть ноги. И Муромцев долго топтался в прихожей, пытаясь обнаружить хоть что-то, напоминающее коврик. Ему явно было неудобно за прошлые свои следы, выделявшиеся на каменном полу, и он совершенно точно не желал оставлять следы новые.

– Мне бы тапочки, – попросил он.

Тапочки были у каждого свои. И носить их следовало в пределах собственной комнаты, а вот если нужно было выглянуть за пределы оной, то тапочки сменялись на домашние туфли. Или – просто на туфли. Старое правило, но Саломея нисколько не сомневалась – оно еще действует.

– А мне бы одежду. – Она все еще была в чужом халате, который чем дольше, тем более неприятным каким-то становился. Но во что переодеться? – И тебе бы тоже. И еще – врача. Для тебя. А я в порядке.

Далматов потрогал царапины, которые вроде бы перестали кровоточить. Ясно, что к врачу он обращаться не станет. Поднимется к себе, поколдует над волшебными пузырьками, сварит очередное чудо-зелье – и сам себя вылечит.

– В маминой комнате посмотри. Там платья оставались какие-то, – сказал он и, переведя взгляд на Муромцева, велел ему: – В гостиной поговорим, проходи. Чай будешь?

– Да вроде уже пили. Я бы съел чего-нибудь… если уж вы настолько гостеприимны.